Светлый фон

Это довольно сильно прочистило мне мозги, вышибив кое-какие блоки. Я обалдело сидел, пустая бутылка «метаксы» стояла у меня под ногами, по телику шли еще какие-то клипы. Я пытался вдолбить себе, что это все — фантазии Денниса, а она всего лишь играла роль, выдавала ему то, что он хотел. Что это всего лишь дурацкий рекламный клип, состряпанный за пару дней и вскоре позабытый. Что он ничего не значит.

Но во мне поселилось мерзкое болезненное чувство — словно опарыши в конфетнице в форме сердечка. Это не было абстрактной эмоцией. Скорее что-то вроде того, что чувствует какой-нибудь лох, когда его девчонка говорит ему, что ее изнасиловал недавно вышедший из тюрьмы черный, которому она «оказывала моральную поддержку». У меня и раньше время от времени возникало подобное чувство: что несмотря на весь мой опыт, чего-то из основных моментов в отношениях мужчин и женщин я не понимал, а может, просто был слишком хорошим мальчиком, чтобы замечать или осознавать такие моменты. Возможно, я слишком доверял словам и суждениям. Тогда как кретины и байкеры были намного ближе к истине.

Ее голос. Мазохистское рыдание со слезами в голосе, точно такое же, как в то утро, когда она села за пианино в этом доме, когда она пела «Hurt», а по ее щекам катились слезы. Она плакала по человеку, который столько раз бил ее, который запирал ее, как в тюрьме. Этот юный голосок был так похож на ее голос на кассете, той, про которую я сперва подумал, что это игра. А мог ли я с уверенностью сказать, что это не так? Может, это и вправду было слишком большой натяжкой — упираться в запись с той кассеты, в сценарий с изнасилованием и избиением как в документальное подтверждение только потому, что я понимал, насколько неоднозначной на самом деле была эта ключевая сцена?

Я не знал, что на самом деле случилось в октябре шестьдесят девятого. Не было никаких доказательств тому, что он избил ее тогда. Она могла потерять ребенка по любой другой, естественной причине. Возможно, ей не было нужды осквернять его святилище и открывать для себя потрясающую правду о Черил — потому что она могла знать об этом и раньше. Да неужели ему бы удалось скрывать от нее что-либо о Черил в течение целых пяти лет? Неужели она не знала об аварии, о погибшей в «стингрэе» девушке? Она сама говорила мне, что в первую ночь он сказал ей, как сильно она напоминает ему другую девушку. Может, позже она просто вытеснила из сознания эту ключевую фразу, отложила ее на потом? Она должна была знать о Черил, знать с самого начала. Она обязана была понимать, что именно делает Деннис, что он создает ее по образу Черил — и молча соглашаться с этим. Надеясь, что если она будет так себя держать, он полюбит ее так же сильно, как она любила его. И — да, он сделал ее звездой. Но пришло время — одновременно с концом «Stingrays» — когда она вынуждена была понять и признать, что он не любит ее и никогда не любил, что она напрасно принесла в жертву свою собственную индивидуальность. И вот тогда в ней родились невероятная горечь и бешеная злость. Но почему же после этого она осталась с ним?