— Это копия спектрограммы «Муты» в инфракрасном свете, сделанная монсеньором Сегвитой, — объяснила Шарлотта. — Он прислал её мне незадолго до своей смерти. И никакого объяснения, кроме записки со словами: «Религия, особенно католицизм, существует, чтобы предложить то, что не подлежит сомнению. Признайте, что служители Церкви виновны в человеческом грехе, и вы рискуете уничтожить великое дело». Предполагаю, он думал, что мне может понравиться свидетельство… Так что после того, как Ватикан забрал картину в свои хранилища, всё, что нам осталось, — вот эта копия, мои рисунки и фотографии, сделанные Паоло в процессе нашей реставрации.

Донна прикоснулась к точкам.

— Эти точки — частицы угля, оставшиеся на холсте, когда Рафаэль переносил на него первоначальный эскиз, — сказала Шарлотта. — По ним можно определить, как он изменил положение руки и головы.

— Это похоже…

— Да, на портрет двух разных женщин.

Луна скрылась за черепичной крышей дома напротив. Шарлотта в раме окна теперь была в глубокой тени — двухмерный силуэт. Чиароскуро, подумалось Донне.

Вокруг разлились тишина и тьма.

— Вы не боитесь, Шарлотта? После того как Прокопио доказал, что знает так много и многих может разоблачить, не боитесь, что люди, виновные в трагедии Сан-Рокко, вернутся?

— Вернутся? Да они никогда и не скрывались. Они всегда здесь. Мы видим их каждый раз, когда идём за кофе на пьяцца Репубблика. Но никогда не покупаем у них ни кофе, ни поленту, ни вино.

— Установили своё эмбарго? — не смогла сдержать улыбку Донна. Как это похоже на Шарлотту!

Покидая на другое утро Урбино, Донна намеренно выбрала не самую короткую дорогу и направилась на стоянку автобусов по тихим сводчатым галереям корсо Гарибальди под стенами дворца, где когда-то преследовала тень Муты. Дойдя до входа в спиральный пандус, она заметила, что теперь там появился автоматический лифт. Не желавшие тратить усилия и подниматься пешком могли воспользоваться им за ничтожную плату. Донна, из головы у которой не шёл вчерашний рассказ Шарлотты, предпочла идти пешком. На лестнице, кроме неё, никого не было, не считая смотрителя, всё того же нахохленного старика, что и семь лет назад, который шёл за ней следом. Не обращая внимания на его сердитое бормотание, она вела ладонью по надписям, нацарапанным на поверхности узких розовых кирпичей, ища одно имя. «Кто-то станет уверять тебя, что оно было там много лет, — сказала Шарлотта, — кто-то, что появилось только после суда. Смотритель жалуется, что это сделали вандалы — вырезали его на кирпичах, он не знает когда. Какова бы ни была правда, имя там есть, примерно на середине пандуса, в третьем снизу ряду кирпичей».