Ей было неприятно обходиться со своим прошлым столь непочтительно и бесцеремонно, но это давало ей ощущение свободы. Жюльетт чувствовала себя гораздо лучше, вытаскивая на свет божий все больше обрывков воспоминаний и швыряя их на пол: фотографии, письма, проспекты, записные книжки — в общем, весь этот хлам, который скапливается годами.

В стенном сейфе, ключ от которого всегда лежал в ящике письменного стола, Жюльетт нашла немалую сумму денег в немецкой, американской и итальянской валюте. Сколько там было, ее не интересовало. Точно так же не интересовали документы в черной кожаной папке, ценные бумаги и счета, о которых она ничего не знала, полисы, процессуальные акты и справки.

Хотя теплый весенний воздух проникал через открытые двери террасы, ей было нечем дышать. Она пошла в ванную на втором этаже, направила в лицо струю воды и стала растирать ладонями лоб и виски. Отчаявшаяся и обессиленная, Жюльетт какое-то время разглядывала себя в зеркале, а затем взяла помаду, крепко сжала ее в пальцах и написала одно слово: «Почему?»

Почему Коллин сделал это? Он больше не мог жить дальше? Не мог выносить сочувствия других людей? Или хотел напакостить ей, Жюльетт, своим последним поступком, поселив в ней чувство вины? А может, она просто все это выдумала?

Зазвонил телефон. Это был Бродка.

Жюльетт едва могла говорить. Ее голос звучал глухо и скованно. Копание в прошлом потребовало от нее больше физических и моральных сил, чем сами похороны. Она машинально отвечала на вопросы Бродки, равнодушно выслушивала слова утешения.

— Давай поговорим завтра, — сказала она наконец. — Для меня все это было очень тяжело.

К вечеру Жюльетт сложила в доме три большие кучи. На верхнем этаже — одежду, в гостиной — безделушки и всякий хлам, в кабинете — груды бумаги.

Около семи часов вечера она вышла из дома с дорожной сумкой и направилась в отель «Хилтон», где сняла номер. Там она надеялась уйти от незримых рук Коллина хотя бы на одну ночь. Но уснуть Жюльетт не смогла. В начале одиннадцатого она встала, оделась и спустилась в холл, где в это время царило большое оживление. В баре она села у стойки и, заказав бокал красного вина, с отсутствующим видом стала наблюдать за тем, как приходили и уходили люди.

Внезапно перед ней появился человек, воспоминания о котором она уже изгнала из своей памяти: непримечательная внешность, около тридцати лет, темные, зачесанные на лоб волосы. Норберт.

Жюльетт демонстративно отвернулась, не ответив на его приветствие.

— Ну и ну, — сказал Норберт. — И чем же я провинился?