Государственный секретарь Ватикана подошел к Фазолино вплотную и зловещим шепотом спросил:

— И что же твой верный слуга сделал с кассетами?

— Он завещал их своему племяннику. А тот их продал.

— Кому?

— Человеку, который часто работал на меня. Вальтер Кайзерлинг, фоторепортер из Гаеты. Но тот, по его словам, подарил их, поскольку не нашел им применения.

— Вот как. Значит, подарил.

Фазолино смущенно уставился в пол.

— Я не решаюсь сказать кому.

Кардинал схватил Фазолино за подбородок и, не отводя взгляда, спросил:

— Кому?

— Этот человек нам хорошо знаком. Его фамилия Бродка.

Смоленски оттолкнул Фазолино с такой силой, что тот не удержался на ногах и упал. Но кардинал не успокоился, он вцепился в Альберто двумя руками, поднял его и железной хваткой прижал к стене, на которой мерцали экраны.

Краем глаза Фазолино заметил на одном из этих мониторов одетого в белое мужчину, неподвижно сидевшего в кресле. Картинка шла с потолка и, судя по всему, снималась тайком, как и большинство других изображений на мониторах. Но в данный момент его это мало интересовало. Он боялся жестокости Смоленски и его непредсказуемых поступков.

Фазолино очень удивился, когда кардинал внезапно отпустил его, пригладил свои редкие, крашенные в черный цвет волосы и снова вернулся за письменный стол, за которым сидел до этого. Вынув из ящичка с сигарами одну из самых дешевых, которые он курил по причине бережливости, кардинал подпалил ее при помощи спички и несколько раз по привычке подул на тлеющий край. Затем затянулся и с силой выпустил дым в потолок.

— Фазолино, — произнес он, не удостоив посетителя даже взглядом, — ты — идиот. Такое могло произойти только с законченным недоумком.

Фазолино стоял по другую сторону стола в позе кающегося грешника, который надеялся на отпущение грехов. Прошло несколько томительных минут молчания, дым неприятно бил ему в нос, и после довольно продолжительной паузы он наконец решился задать вопрос:

— Ваше преосвященство, что же мне теперь делать?

Тут государственный секретарь склонился к посетителю и своим знаменитым страшным шепотом сказал:

— Скажу тебе только одно, Фазолино. Верни кассеты, иначе…

Больше Смоленски ничего не сказал, но Фазолино хорошо понимал, что означают эти слова.