— Реально! Меня хотели отравить! Это и есть реальность!

Кардинал курии Шперлинг нервно оглядел собравшихся.

— Может ли кто-нибудь из вас предложить вариант решения проблемы?

Руку поднял профессор Лобелло.

— Этот ризничий, падре Фернандо Кордез, вел себя очень странно. Я не считаю его отравителем, но он, возможно, что-то знает.

— Как вы пришли к такому выводу?

— Если я правильно помню, падре Кордез сначала очень спокойно воспринял смерть американца, намного спокойнее, чем другие свидетели. И только после того как я сообщил падре, что кардинал умер от яда, он задрожал всем телом и стал бормотать, что совершенно тут ни при чем.

— А что дальше? — поинтересовался кардинал Шперлинг.

— Дальше ничего, Бельфегор.

Тот недоуменно покачал головой.

— Признаться, я не понимаю, к чему вы клоните. А как ему нужно было реагировать? Человек чувствовал себя виноватым, поскольку именно он наполнял бокал вином!

— В любом случае нет никакого сомнения в том, — снова вмешался Смоленски, — что отравить должны были меня, а не Шермана. Я требую тщательного расследования!

— А кто будет вести расследование? Может быть, римская уголовная полиция? Вы же знаете, что преступление, совершенное на территории государства Ватикан, не подлежит итальянской юрисдикции.

— Не нужно напоминать мне об этом, Бельфегор! Как государственный секретарь, я более чем знаком с положением дел.

— Хотите сделать из трагедии скандал? Уже и так достаточно журналистов, сующих нос в наши внутренние дела. Эти ищейки представляют для нас большую опасность. Мне выразиться яснее? Кстати, что вы можете сказать о случае с Бродкой?

Смоленски смутился и уклончиво ответил:

— Дело движется, Бельфегор. У нас все под контролем.

Кардинал Шперлинг закрыл лицо руками, чтобы скрыть гнев. Ни для кого не было секретом, что Шперлинг и Смоленски терпеть не могли друг друга. С одной стороны, это было обусловлено разницей характеров, а с другой объяснялось тем, что оба считали себя соперниками в одном деле.

— Где находятся кассеты? — спросил кардинал Шперлинг, по лицу которого было видно, что он с трудом сдерживает ярость.

— К сожалению, все пошло не так, — ответил государственный секретарь, — но моей вины в этом нет.