Карло задумался.

– Некоторые ничего не говорят, – с заметной иронией ответил он, – потому что это дело моего отца. Некоторые ее жалеют. – Он помедлил. – Предполагаю, что кто-то обвиняет ее.

– Ты это только "предполагаешь"?

На красивом лице Карло появилось жесткое выражение.

– Один парень из нашей команды сказал, что она, наверное, присосалась к Ренсому, а он хотел от нее избавиться. – Глаза его сузились. – Говорит, мол, не шла же она для того, чтобы быть избитой, а только на это и могла рассчитывать такая, как она.

Терри посмотрела ему в глаза:

– Ты веришь в это?

– Нет. – Поколебавшись, он добавил: – Я не знаю ее по-настоящему. Просто мне кажется, что она не из таких.

Терри поставила стакан с вином. Спросила:

– Из каких?

Карло смотрел в сторону, как будто высматривал ответ.

– Из тех, кто хочет, чтобы ими помыкали, или даже способны допустить мысль, что ими можно помыкать. – Он повернулся к ней: – Послушайте, я не знаю…

"Что на это скажешь?" – подумала Терри. В первый момент ей захотелось переложить все на Пэйджита, что было бы справедливо, и не делать скоропалительных выводов, которые могут задеть обоих – отца и сына. Но потом она решила, что это трусость и Карло заслуживает лучшего отношения, по крайней мере, с ее стороны.

– Я не представляю, – ровным тоном произнесла она, – что ты там знаешь или не знаешь. Но понимаю, что есть вещи, о которых мать и отец не говорили тебе.

В глазах Карло вспыхнуло упрямство:

– А почему? Я не ребенок. Уже достаточно взрослый.

Терри кивнула:

– Понимаю. И твой отец тоже понимает это. Но как ты думаешь, почему он оберегает тебя?

– Потому что он всегда так делает. Иногда понапрасну. Он слишком беспокоится обо мне.

Терри очень хорошо представляла себе, как разрывалось сердце Пэйджита, когда семилетний малыш говорил о самоубийстве; какими тревогами, заботами и кропотливым трудом были полны эти годы, когда он преодолевал в мальчике ненависть к самому себе; как невозможно для него сразу расстаться с укоренившейся привычкой к осторожности и осмотрительности. Она лучше, чем Пэйджит, с его застарелыми душевными ранами, видела, что Карло уже не прежний хрупкий мальчик и нет в его сознании памяти о том, что он им был. И что, не понимая всех чувств отца – а Пэйджит никогда не захочет объяснять ему все это, – Карло видит в его страхе за себя лишь слабохарактерность.