Пэйджит взглянул на экран.

– Если я не смогу ничего сделать с этим, – тихо произнес он, – Марии конец.

А Терри вспомнила показание Монка с том, что отпечатки пальцев Марии остались всюду, когда она, как будто блуждая по комнате, касалась всего: ламп, столов, ящиков столов, и все это в чужом, незнакомом номере отеля. Что она делала? Терри не знала. Был ли Ренсом в это время еще жив или мертвым лежал на полу?

– Вы думаете, что она все же лжет? – спросила Терри.

– Да, – нехотя ответил он. – По крайней мере, в чем-то. Но в чем, я не знаю. И не хочу знать.

Обдумав его слова, Терри мягко сказала:

– Простите, но лично мне хотелось бы узнать.

– Тогда сделайте одолжение, Терри, если узнаете, не говорите мне. – Помолчав, Пэйджит добавил: – Достаточно того, что знаешь правду о собственной жизни.

Терри заговорила не сразу.

– Меня все-таки удивляет, – произнесла она наконец, – что же произошло со второй кассетой. И где кассета Линдси Колдуэлл?

Пэйджит бросил взгляд на потолок, как бы боясь, что Карло услышит их.

– Понятия не имею. Но, судя по тому, как вы спросили, думаю, кассета не пропала.

Терри вопросительно посмотрела на него:

– Мария?

Пэйджит кивнул:

– Думаю, да. Но ни малейшего представления о том как. Впрочем, меня это и не волнует. Думаю, так для меня будет лучше. На экране подходило к концу вступительное слово Шарп.

– Мне хочется узнать, – проговорила Терри, – что же произошло в номере между Марией Карелли и Марком Ренсомом. Это нужно мне лично.

Пэйджит, помолчав, ответил:

– Но мы никогда не узнаем. И никогда, надеюсь, не узнаем, что же на той кассете.

И повернулся к экрану, где в это время появилось лицо Карло.