С помощью ацетиленовых ламп, попавших им в руки, они пережгли прутья решеток камер, где сидели стукачи, и пустили в ход кусачки для резки металла. Это была долгая, тяжелая работа, но она не была им в тягость. Напротив, работали они с удовольствием.

Расправляясь с решетками, они издевались над доносчиками, смакуя каждое слово, рассказывая, как именно будут их убивать.

Отчаянные вопли разносились по всей тюрьме. Их слышали даже рокеры в своих камерах смертников. По планировке тюремный корпус представлял собой как бы громкоговоритель, вопли эхом отдавались от стен, разносясь по всему зданию.

— Вот бедняги! — решил посочувствовать им Гусь.

— По-твоему, они заслуживают жалости? Ты что, забыл, что из-за таких вот ублюдков мы сюда и попали? — безжалостно напомнил ему Одинокий Волк. — Если уж ты согласился на такую роль, то будь готов, что из-за нее и умрешь!

Они и с места не сдвинулись, чтобы вмешаться. И никто не сдвинулся. Чему быть, того не миновать.

Перерезав прутья решеток, бунтовщики ворвались в камеры стукачей и выволокли их наружу, повалив на пол в коридоре, хотя те отчаянно брыкались и вопили как оглашенные.

Первых двоих убили, проявив к ним максимум снисхождения и сбросив с верхнего яруса на пол, в ста футах внизу.

— Раз, два, три, взяли! — Бунтовщики хрипло хохотали, бросая жертвы вниз, словно мешки с картошкой. Ударившись о бетон, они превратились в сплошное месиво; брызнувшая в сторону кровь перепачкала все стены.

Потом они стали действовать изобретательнее. Одному из бунтовщиков пришлось повозиться, пока он выволок стукача из камеры: тот распорол матрац и, вырвав куски прокладки и проволоки, привязал себя к решетке и так основательно, что его мучителю пришлось пустить в ход кусачки. Столкнувшись с таким препятствием, он здорово разозлился. «Хоть раз наберись мужества и умри как настоящий мужчина», — сказал он. Малодушие стукача вызвало у него отвращение. Если уж пришла пора умирать, так умри как настоящий мужчина, с достоинством. Стукачу на достоинство было наплевать, он ревел, как ребенок.

Это его не спасло, настала пора платить по счету в той игре, которую он сам выбрал. Ту же карбидную лампу, которой пережигали прутья решетки, его освободитель принялся подносить к обнаженным участкам тела. Ни одно человеческое существо не испускало таких душераздирающих воплей, как стукач, пламя карбидной лампы бегало по его телу, задерживаясь на интимных местах, словно его истязатель задался целью дотла спалить этого тюремного соглядатая.

Остальные бунтовщики всячески подбадривали его. Покончив со стукачом, они сбросили вниз то, что еще от него оставалось.