— Он может выдержать допрос? — спросил один из них.

Внимательный наблюдатель мог бы заметить, как при этих словах лицо Дьюлуфе нервно подернулось.

Хирург взял его за руку, пощупал пульс, потом, приложив ухо к груди, прислушался к биению сердца.

— Может, — сказал он наконец.

Затем, обращаясь к одному из присутствующих, он добавил:

— Хорошенько осматривайте перевязки на его ранах. Очень важно, чтобы они не сдвинулись. Вы меня слышите? — продолжал он, обращаясь к Дьюлуфе. — Избегайте резких движений. Неосторожность может стоить вам жизни…

Дьюлуфе наклонил голову в знак того, что он понял.

— И вы не будете сопротивляться? — спросил хирург.

Дьюлуфе вместо ответа протянул свои тощие руки и взглянул на них с печальной улыбкой.

Он, видимо, не доверял больше своей силе… Сопротивляться!… Да разве это было возможно?… Он об этом и не думал.

— Когда он должен ехать? — спросил хирург.

— Через несколько минут… Холодная корзина уже готова, — отвечал один из присутствующих.

При словах «Холодная корзина» Дьюлуфе невольно вздрогнул. Он понял, что для него снова начинается борьба, борьба преступника против общества, где виновный всегда бывает побежден.

Он не был более больным, жизнь которого защищает наука, он становился опять разбойником, которого общество имело право убить.

Он вспомнил в эту минуту ужасную сцену смерти своего отца, когда старый рыбак пожертвовал собой для спасения своего ребенка…

Теперь он был один. Никто не мог и не хотел спасти его. Да и к чему?… Кончено! Все кончено!…

Спустя минуту Дьюлуфе вышел из лазарета, поддерживаемый полицейскими. Его посадили в ожидающий его фургон, дверца захлопнулась с металлическим лязгом, и экипаж тронулся.

Дьюлуфе впервые осознал свое положение. До сих пор он еще не думал о том, что ему придется предстать перед следователем, что его будут допрашивать и что ему придется отвечать.

В чем могут его обвинять? Может быть, все было известно?… Все!… Он вздрогнул всем телом. Он крал… Он убивал… Да, убивал… Внезапно он почувствовал ужас… Уже теперь он знал, что у него не хватит мужества отпираться.

Он пытался бороться с этим состоянием, пытался обрести прежнюю волю… Он говорил себе, что он давно уже знал, что этот час настанет, что он не ребенок…