Сначала криками, стонами, воплями о помощи выражали они свой протест.

Но удары веревки заставили бедняг замолчать, чему немало способствовало и то крайнее изнеможение, которое жестокая, тупая боль вызывает даже в самых выносливых.

Обнаженные по пояс, их тела качались вместе с мачтами, головы бессильно опущены, глаза то и дело моргали под стекавшими на них ручейками пота. С дьявольским искусством придуман был этот дикий план медленной смерти: было пущено в ход все, что только могло усилить эти страшные, нечеловеческие муки.

Мучениками, о которых мы сейчас говорили, были, увы, наши бедные друзья: Мюфлие и Кониглю.

Опрокинутые, полураздавленные в таверне «Золотой якорь», они были схвачены Волками, которые уже готовы были, следуя приказанию Бискара, убить их, как вдруг дикая, свирепая мысль мелькнула в изобретательном уме вождя Волков.

Бискар понял, какую выгоду мог он извлечь из этого обстоятельства для водворения на корабле необходимой дисциплины.

Эта медленная пытка, совершавшаяся беспрерывно на глазах экипажа, должна была стать поучительным примером для непокорных.

Кониглю выглядел умирающим. В Мюфлие, более сильном и бодром, по временам возникали проблески протеста. Каждый раз, замечая на палубе Бискара, он гордо поднимал голову и прямо смотрел ему в лицо своими большими глазами. Бискар пожимал плечами и, злобно усмехаясь, проходил мимо.

Всякий раз Мюфлие не мог утерпеть, чтобы не пробормотать ему вслед:

— Еще Бог знает, умру ли я, не дождавшись расправы над тобой.

Сами Волки, эти бандиты, для которых ничего не стоило ограбить, убить человека, даже они как-то инстинктивно стыдились подобной жестокости и, проходя мимо несчастных осужденных, невольно отворачивались.

Да, эти люди имели стыд, жалость! Но что могли они сделать?

Вокруг Бискара были сгруппированы члены Высшего Совета, и кто только хоть одним словом выразил бы свое неудовольствие против этой меры, тому, быть может, самому пришлось бы подвергнуться такому же наказанию, один вид которого уже приводил всех в трепет.

В этот вечер громкий хрип вырвался из груди Кониглю.

— Друг мой, — сказал он, — мне кажется, что сегодня ночью будет мне конец.

— Что такое? — перебил его Мюфлие, сделав невероятное усилие, чтобы повернуться лицом к своему товарищу, но канаты не позволили ему сделать ни малейшего движения.

— Я скоро умру.

— Ах, что говорить, старина! — печально произнес Мюфлие. — Если сегодня настал твой черед, то завтра придет и мой! Но что меня злит, так это то, что я вовлек тебя в эту чертовщину.

— Ну, так что же? Я на тебя не в обиде. Только прежде чем помереть, мне хотелось бы пожать тебе руку.