И без малейшего колебания Эксюпер поведал Жаку все подробности того любопытного дела, в котором ученый Лемуан играл такую низкую роль.

В голосе его звучало столько искренности, что Жак нисколько не сомневался в правдивости его рассказа. В свою очередь он рассказал ему свою жизнь с самого детства.

— Вот это хорошо, — сказал Эксюпер, когда Жак умолк. — Вы признались мне в своих грехах, да еще и раскаиваетесь в них. У меня же на совести только одно непредвиденное несчастье, о котором вы уже знаете, но я нисколько не раскаиваюсь в своем поступке. В этом вся разница между нами. Но не думайте, что я ради пустого любопытства свел разговор на эту тему. Прежде всего скажите, испытываете ли вы доверие ко мне?

— Слушая вас, я сознаю, что вы заслуживаете уважения порядочных людей.

— Благодарю вас за доброе слово! Ничто не могло бы доставить мне большого удовольствия. Этим одним словом вы приобрели себе друга, который докажет это вам на деле, когда вы будете нуждаться в нем. Теперь поговорим о другом. Прежде всего заметьте вот что: мы с вами хоть и разговорились всего в первый раз, да и то случайно, но все-таки теперь знаем друг друга: я — беглый каторжник, вы — осужденный на смерть, уже почти прощенный. Теперь нам остается задать себе вопрос: что за люди окружают нас?

— Матросы, я полагаю.

— Неужели? Ах, мой милый, я, знаете ли, специально занимался изучением всех языков, распространенных на земном шаре, но, кроме мертвых, редких и забытых языков Запада и Востока, кажется, есть еще один, на котором общается только весьма ограниченное число особого рода индивидуумов.

— И язык этот?

— Называется «арго».

— Но ведь это язык воров?

— И каторжников. Мне приходилось слышать его. Я его изучил и даже, благодаря этому наречию, сделал несколько весьма редких открытий. Но дело не в этом. Мы теперь в океане, близ Зеленого Мыса, среди матросов, которые, естественно, должны бы были говорить на морском жаргоне. Но как объясните вы мне то обстоятельство, что эти достойные люди бегло говорят на языке каторжников?

— В самом деле?

— О, я не ошибся, и настолько же бегло, как я говорю на языке Мольера и Шекспира. Но, чтобы говорить на каком-нибудь языке, надо сначала изучить его. Не можете ли вы объяснить мне, где эти превосходные матросы научились столь выразительному наречию? Что касается меня, я вижу только одно объяснение этому факту — они все побывали на каторге!

Жак только собирался ответить, но в ту минуту, когда Эксюпер излагал доводы, основанные на самой здравой логике, под ним вдруг открылась опускная дверь и наш лингвист тут же провалился в люк, крышка которого тотчас же закрылась за ним.