С минуту длилось молчание.

— Послушай-ка, Кониглю, — начал вдруг Мюфлие, — хоть тебе и плохо приходится, но все-таки не надо отчаиваться.

— Отчего это?

— Постой, я скажу, хоть с виду это и кажется пустяками. Дело вот в чем. Я думаю, что с нами произойдет перемена.

— К лучшему?

— Черт возьми, да разве может быть что-нибудь хуже теперешнего? Не знаю почему, но мне кажется, что сегодня ночью будет схватка. Я не могу предположить, что друзья Жака бросили его. Да и безрукие братья. Они ведь спаслись! Ну, да что тут разговаривать, одним словом, таково мое убеждение. И потому прошу тебя, мой миленький Кониглю, будь так любезен, не умирай до завтрашнего дня!

— Постараюсь! — ответил покорный Кониглю.

В это самое время у грот-мачты происходила следующая сцена.

Жак и Эксюпер молча бродили по палубе, каждый из них был погружен в свои размышления. Но в ту минуту, когда они подходили к баку[6], двое матросов загородили им путь.

— Нельзя, — грубо сказал один из них.

— Как видите, всегда то же запрещение, — заметил Эксюпер.

— Но почемуже это? — спросил Жак.— Весь экипаж имеет право свободно расхаживать по всей палубе, одним нам запрещается подходить к баку!

На этот вопрос, непосредственно обращенный к матросам, ни тот, ни другой не дали никакого ответа.

Жак нетерпеливо топнул ногой.

— Надо будет объясниться с капитаном — сказал он. — Там происходят гнусные вещи, которые люди с душой не могут больше выносить.

— Не говорите так громко, пойдемте лучше со мной, — кротко заметил Эксюпер, увлекая его к корме.

Жак после минутного колебания последовал за своим собеседником. Оба уселись на корме, возле нактоуза[7].

— Сударь, — начал Эксюпер, — вот уже несколько недель мы путешествуем вместе и только сегодня мы заговорили друг с другом. Знаете вы, кто я?

— Нет, а между тем, извините за откровенность, какая-то невольная симпатия влечет меня к вам.

— Я со своей стороны тоже не раз чувствовал непреодолимое желание заговорить с вами, но я не смел.