— Приказывай! — сказал Маладретт.

Бискар подозвал к себе капитана.

— Через сколько времени то судно подойдет к нам на расстояние пушечного выстрела?

— Приблизительно через четверть часа.

— Хорошо! Пусть все займут свои места!

— Значит, будем драться?

— Да. Койки долой!

Капитан бросил недоумевающий взгляд на обоих собеседников Бискара. Их невозмутимое спокойствие показывало, что они одобряют его приказания. Капитан вернулся на свой пост.

Затем послышалась дробь барабана. В эту минуту, как бы по мановению волшебного жезла, бойницы, до сих пор замаскированные, что придавало бригу вид мирного коммерческого судна, внезапно были открыты.

Оказалось, что он был вооружен двадцатью пушками.

Тем временем матросы четко и быстро заняли свои места. Все эти люди, бывшие арестанты, стали сейчас неузнаваемы: перед лицом опасности снова проснулись в них искусные, неустрашимые моряки и смелые, дисциплинированные солдаты. Кто знает, какие обстоятельства довели их до преступления? Быть может, минутное увлечение? Пьянство? Они обладали тем мужеством, той страстной любовью к борьбе, которые всегда в минуту опасности возрождаются в сердцах французов.

Но, увы, эти силы служили преступному делу! И с кем же должны были бороться эти люди? Со своими же соотечественниками, но с честными, благородными людьми.

— Поднять черный флаг! — крикнул Бискар.

И вот этот мрачный символ смерти стал зловеще развеваться над бригом.

«Надежда» приближалась. Теперь едва ли полмили разделяли оба судна.

На грот-мачте «Надежды» гордо развевался трехцветный французский флаг.

Кто знает, быть может, среди смелых солдат Бискара не одно сердце сжалось раскаянием при виде проклятого флага, развевающегося над ними, в то время как там, на неприятельском судне, красовалось гордое знамя отечества?

Но мог ли кто-либо подумать об отступлении? И порок имеет свое самолюбие. К тому же для многих тут речь шла о жизни, и для всех — о свободе.

Между тем «Надежда» легла в дрейф.

На мачте были вывешены сигналы.