— Я предполагаю, что за мной будут следить, — заметил Фаррелл.
Китсон промолчала, лишь оторвала взгляд от бумаг.
— Вы, должно быть, считаете меня идиотом?
— Я знаю, что ты совсем не идиот, — ответила Китсон.
— Вы ничего обо мне не знаете, — Фаррелл отвернулся от нее, полностью погрузившись в выполнение оставшихся формальностей.
— Эти копии документов — тебе.
Фаррелл взял у сержанта пачку документов.
— Позвонить твоим родителям? Пусть приедут и заберут тебя?
Фаррелл отвернулся и покачал головой, фыркнув, как будто ему сказали что-то смешное.
— Ладно, я вызову такси. Оно приедет через пару минут. Если у тебя нет с собой денег, по прибытии с водителем рассчитаются твои родители. Это не ударит им по карману?
— Думаю, не ударит…
Когда сержант снял трубку телефона, Китсон поблагодарила его за помощь. Тот кивнул ей с таким видом, который говорил: надеюсь, вы понимаете, что делаете. Китсон вывела Фаррелла из камеры предварительного заключения и провела через участок к главному входу.
Она проинструктировала дежурного полицейского, прежде чем оставить Фаррелла дожидаться такси. Она открыла замок, проведя своей пластиковой карточкой, и распахнула дверь, чтобы вернуться назад на службу. Потом повернулась к Фарреллу:
— Ничего не хочешь мне сказать перед уходом?
Фаррелл продолжал приветливо улыбаться, но его глаза превратились в узенькие щелочки.
— Ничего из того, что вам хотелось бы услышать, — ответил он.
Когда Китсон ушла, Фаррелл шагнул к автоматическим дверям, которые разошлись при его приближении. Дежурный предложил дожидаться такси внутри, заметив, что на улице льет как из ведра. И добавил, что туда ему и дорога, когда Фаррелл заявил, что лучше он намокнет.
На улице Фаррелл укрылся под навесом и стал смотреть на дорогу.
Прошло не более двенадцати часов, но ему казалось, как будто прошло лет десять, вся жизнь перевернулась. И он знал, что это только начало.
Его сердце бешено колотилось, мысли путались, но он понимал, что должен сохранять спокойствие, должен неспешно пройти в дверь, как будто ничего не произошло. Несмотря на спектакль, который он разыграл перед этим ублюдком за конторкой, он больше всего хотел увидеть родителей. Хотел вернуться туда, где тепло и безопасно, где, как он знал, его защитят и поддержат, что бы ни случилось.