— Но зачем? Зачем вы потратили столько сил и средств?

— Ну, если бы мне захотелось поддержать вас в этих гипотетических рассуждениях, — сказал Креббс, — я бы сказал, что все это из-за того, что случилось с Жаки Моро.

Это имя явилось потрясением.

— Он погиб, — тупо промолвил я.

— Да. Его убили. Он сделал для нас одного очень милого Писсарро. И Моне. Но он никак не хотел держать язык за зубами. Я пытался его защитить, но от меня ничего не зависело. Поэтому с вами я решил не рисковать. Как я вам уже пытался объяснить, в подобных случаях автор подделки обязательно рано или поздно начинает говорить, имитаторы ничего не могут с собой поделать. И те, кто занимается подделками на таком уровне, это понимают. Но сумасшедшего никто не будет слушать. Полагаю, ваше безумие спасло вам жизнь.

— И вы решили, что наилучший выход — свести меня с ума? Черт побери, ну почему бы просто не подойти как мужчина к мужчине, не выложить все начистоту и не попросить меня притвориться сумасшедшим?

Креббс покачал головой.

— Предположим на минуту, что вы правы. Подобное притворство все равно не сработало бы. Вы художник, а не актер. Неужели вы полагаете, что тот джентльмен, который попросил вас нарисовать его портрет тогда в Мадриде, хоть на мгновение купился бы на обман? Нет, вы должны были сойти с ума по-настоящему, при свидетелях, и ваше сумасшествие должно было быть официально подтверждено врачами с безупречной репутацией. И безумным вы должны оставаться до конца дней своих, если хотите жить.

— Значит, вот почему тот тип разговаривал в больнице со Шликом, — сказал я. — Он проверял, действительно ли я спятил.

Креббс пожал плечами.

— Если вам так угодно.

— То есть вы согласны с тем, что я вовсе не преуспевающий художник, чьи картины висят в галереях, и что я действительно писал как Веласкес?

— Ни с чем подобным я не согласен. Подождите минутку, я вам кое-что покажу.

Креббс встал и оставил меня таращиться на его пустой стул. Вскоре он вернулся, держа в руках фотоальбом в кожаном переплете. Креббс протянул альбом мне, и я его раскрыл. С правой стороны были цветные фотографии картин, закрепленные на плотной черной бумаге старомодными уголками, а напротив были приклеены листки с напечатанной по-немецки историей. Всего двадцать восемь: несколько работ Рембрандта, одна Вермера, две Франса Халса,[101] а остальные — первоклассные голландские мастера семнадцатого века, за двумя исключениями. На одной фотографии была картина Брейгеля, катание на коньках по замерзшему каналу, а на другой — то алтарное полотно ван дер Гуса, которое я видел в кабинете Креббса. Кроме него, все остальные картины были мне незнакомы.