На подъезде к зданию Контрольного совета стояли часовые, но он упомянул Мюллера, и его пропустили. Он развернулся и заехал в посыпанный гравием внешний двор, который выходил в парк. Поискав место, припарковался среди джипов и служебных машин. Рабочая бригада сделала свое дело — парк был вычищен, все блестело и сверкало, как и часовые с белыми шарфами. В массивные двери торопливо проходили офицеры с портфелями — кто опаздывал, кто просто важничал, так и мельтешили. Джейк, не привлекая внимания, проследовал за одной группой в холл под люстрой. Конференцзал, вход для прессы запрещен — это другой вопрос, но имя Мюллера один раз сработало и может сработать еще раз, так что он направился прямо в его кабинет. Секретарша, по-прежнему с ярко-красными ногтями, собиралась на обед.
— Он будет не скоро. Русские начинают поздно, и потом будут заседать весь день. Не скажете ваше имя? Я вас помню — журналист, правильно? А как вы
— Вы можете передать записку?
— Нет, я не хочу терять работу. Никакой прессы в дни заседаний. Он меня убьет.
— Не ему. Одному из русских. Сикорскому. Он…
— Я знаю, кто он. Вы хотите увидеться с ним? Почему бы не попросить русских?
— Мне хотелось бы встретиться с ним сегодня, — улыбнулся он. — Вы же знаете, какие они. Не могли бы вы передать простую записку? Это чисто служебное дело.
— Чье служебное дело? — спросила она сухо.
— Одну записку?
Она вздохнула и дала ему листок бумаги.
— Пишите, только быстро. У меня уже обед. — Как будто она направлялась в «Шраффтс».[79]
— Премного благодарен, — сказал он, набрасывая записку. — Джини, правильно?
— Капрал, — сказала она, но улыбнулась в ответ, польщенная.
— Кстати, вы нашли того диспетчера?
Она уперлась рукой в бедро.
— Вы меня прибалтываете, или это что-то значит?
— Диспетчер в аэропорту во Франкфурте. Мюллер собирался найти его для меня. Вспомнили?
Он посмотрел на ее лицо, все еще озадаченное, но потом оно прояснилось.
— А, перевод по службе. Верно, — сказал она. — Мы только получили документы. Мне надо было сообщить вам?