— Понимаю.

— Израильтяне создали технологии, позволяющие построить ложный ВЧР-маяк, неотличимый от настоящего. Я никогда этого не забуду, мистер Леммер. В ту ночь я поздно ехал домой на машине. Когда я остановился перед гаражом, у меня в голове вдруг сложилась цельная картина. Замечания министра по поводу Машела — как выиграет вся Африка от того, что он просто исчезнет. Плюс новые израильские технологии. Я понял, что придумал, как одновременно решить много проблем.

— И вы предложили свои услуги.

— Совершенно верно.

— Чтобы войти к ним в милость.

— Можно и так сказать.

— Несмотря на то, что собирались, по сути, совершить убийство?

— Убийство? Мистер Леммер, тогда было другое время. Самора Машел был коммунистом, атеистом, который с помощью Советов развязал в собственной стране гражданскую войну. Он убивал, пытал и казнил своих граждан без суда и следствия. Он был диктатором, который давал приют террористам, намереваясь дестабилизировать обстановку на всем континенте, чего и добивались русские!

— А теперь некоторые из этих так называемых террористов являются членами вашего совета директоров.

— Крах коммунизма многое изменил.

— Ясно. А что же Якобус Леру? Он не был ни коммунистом, ни атеистом.

— Он просто оказался не в то время не в том месте. Я сочувствую ему от всего сердца; то, что с ним произошло, явилось трагическим стечением обстоятельств. Иногда, мистер Леммер, судьба целого народа важнее судьбы одной отдельно взятой личности. Иногда приходится принимать нелегкие решения, очень трудные решения, в интересах высшего блага.

— Или высшей прибыли, — кивнул я.

Верних отошел от окна и мимо меня прошагал к столу. Развернулся ко мне, скрестил руки на груди и спросил:

— Кто вы такой, чтобы судить меня?

— Наверное, вы правы, Квинтус.

Он кивнул и сел в кресло.

— Что еще вы хотите узнать?

— Где были вы, когда самолет разбился?

— На Марипскопе. На радарной станции.