ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY
Хорошо. Можешь теперь называть меня Бренданом. Тебе это доставляет удовольствие? Теперь тебе кажется, что ты знаешь меня? Мы сами выбираем себе имена и личины, как выбираем ту жизнь, которую потом проживаем. И я, Альбертина, вынужден этому верить. Альтернатива — мнение о том, что судьба дается нам с рождения или даже раньше, в утробе, — слишком отвратительна, чтобы я принял ее.
Я как-то слышал, что семьдесят процентов всех комплиментов, в среднем полученных человеком в течение жизни, относятся к периоду его раннего детства, то есть к возрасту до пяти лет. В пять лет еще можно почти все: неаккуратно, но с аппетитом есть, набивая полный рот, кое-как одеваться, рисовать карандашами где попало; все это вполне может заслужить самые щедрые похвалы. Но вскоре этому приходит конец. Для меня, во всяком случае, все кончилось с рождением младшего брата — того, что носил синее, то есть Бенджамина.
Клэр, обожающая поболтать на темы психоанализа, порой упоминает о том, что, по ее словам, называется «обратный эффект ореола»; согласно этой теории, за каждым из нас закрепляются определенные «цвета злодейства», причем порой на основании одного-единственного поступка или недостатка: например, взял человек да и проглотил невольно, еще в животе матери, своего брата-близнеца или набрал полное ведерко всяких морских тварей, а потом оставил их умирать на палящем солнце. Когда родился Бен, мой ореол как бы перевернулся; с тех пор Голубоглазый был лишен всех прошлых привилегий.
Я предчувствовал неприятности. В три года я уже вполне понимал, что от верещащего голубого свертка, который мать принесла домой, ничего, кроме бед и несчастий, ждать не приходится. Сначала у нее возникло желание присвоить особый цвет каждому из сыновей. С этого-то все и началось, как я понял впоследствии, хотя сама она тогда, видимо, этого не осознавала. Но именно так я превратился в Брендана Брауна,[44] скучного и неприметного, ни рыба ни мясо; с одной стороны меня затмевал Черный Найджел, а с другой — Синий Бенджамин. Теперь меня попросту не замечали — до тех пор, пока я не совершал какого-нибудь проступка, и тогда на свет моментально извлекался кусок электрического провода. И никто не считал меня не только особенным, но и вообще достойным хоть какого-то внимания.
Тем не менее я сумел переломить подобное к себе отношение. Я вернул свой ореол — в глазах матери, по крайней мере. Что же касается тебя, Альбертина, — или теперь я должен называть тебя Бетан? — то ты всегда замечала больше других. И всегда меня понимала. И ни капельки не сомневалась, что я тоже в своем роде особенный и замечательный, и догадывалась, что под моей чувствительностью скрывается сердце будущего убийцы. Но все же…