— Мне очень не хотелось раскрывать свою политическую связь с Хардкором. Я осознавал, что отношение к этому будет весьма противоречивым. И я не думал, что это имеет какое-либо отношение к смерти Джун.

У меня нет сомнений, что Мольто подробно обсуждал со свидетелем ответ на этот вопрос, однако он очень удачный. Политическое самосохранение, говорит Эдгар. Он не хотел, чтобы его имя публично связывали с «УЧС». Однако в какой бы красивой упаковке это ни преподносилось, здесь впервые узнается Эдгар той, прежней, поры. Он был всегда способен принять холодное, расчетливое решение. Так и теперь. Джун мертва, ей все равно уже ничем не поможешь, так зачем пачкать свою репутацию?

Томми прохаживается некоторое время в молчании, устремив взгляд вниз.

— Сенатор, разрешите мне затронуть одну из последних тем. Я уверен, что мистер Таттл все равно поднимет ее. Насколько мне известно, вы сказали полиции, что вам не известны мотивы, которые могли бы побудить вашего сына причинить вам какой-либо вред. Это верно?

— Такова моя точка зрения.

Томми ритмично кивает так, словно ответ его полностью удовлетворяет.

— Сенатор, позвольте мне еще раз вернуться к вашей встрече с лидерами группировки организованной преступности в лимузине. Вы проинформировали вашего сына, что собираетесь предложить Ти-Року и Хардкору придать их деятельности политический характер…

— Он заявил, что я ничего не упоминал об этом. Как я уже сказал, я достаточно часто обсуждал с ним эту тему за последние годы, однако нужно думать, что он оказался менее внимательным, чем мне хотелось бы.

— Впоследствии он говорил вам, что ваше намерение оказалось для него совершенно неожиданным?

— Да, говорил.

— И каково было его эмоциональное состояние, когда он сказал вам это?

— Он был вне себя.

— Вы не можете припомнить, что он сказал?

Эдгар немного напрягается. Очевидно, эта линия у них с Томми не была обговорена заранее.

— Он сказал, что я использую Хардкора. Это я помню точно.

— Вы вступили с сыном в спор?

— У нас с Нилом всегда бывали моменты разногласий. Там, на улице, между нами произошел довольно возбужденный обмен мнениями, но через день-другой мы оба успокоились.

— Но в тот момент он очень рассердился на вас?

— Сначала.

— Сначала, — повторяет Томми.