— Ты не пьешь уже больше пяти лет. Завязал еще до рождения Софи.

— А что, если я завтра сорвусь?

— Не говори так. Ты не сорвешься, Эрик…

— А если ты узнаешь, что я пил при Софи? Пил, когда она была со мной и я должен был о ней заботиться?

Я закрываю глаза и пытаюсь забыть о том, что он, в принципе, выбросил эти слова в атмосферу, где они могут размножаться, пока не станут реальностью.

— Ты бы снова начала мне потакать, Ди? И втянула бы в этот спектакль Софи?

— Я забрала бы ее у тебя. Забрала бы и бежала куда глаза глядят.

— Потому что ты меня любишь? — У Эрика срывается голос.

— Нет. Потому что я люблю ее.

Эрик поворачивается к судье.

— У меня все.

Я встаю, хотя ноги и подкашиваются, когда ко мне подходит Эмма Вассерштайн.

— Я не понимаю, мисс Хопкинс, — визгливо спрашивает она, — почему вы не доверили бы безопасность своей дочери человеку, который злоупотребляет спиртным?

Я смотрю на нее как на умалишенную.

— Потому что на алкоголиков нельзя положиться. Им нельзя доверять. Они причиняют другим людям боль, не отдавая себе в этом отчета.

— Почти как похитители, не так ли? — Эмма смотрит на судью. — У обвинения больше нет вопросов, — говорит она и возвращается на свое место.

В последний день нашей счастливой жизни отец встал раньше меня. Когда я спустилась, он уже пек Софи на завтрак блинчики. В последний день нашей счастливой жизни у нас закончился кофе, и отец внес его в список, прилепленный к дверце холодильника. Я вымыла посуду.

В последний день нашей счастливой жизни я накричала на отца за то, что он забыл покормить Грету. Я разложила его выстиранные носки. Он рассказал мне какой-то анекдот о фасоли, зашедшей в бар, — сути я уже не помню, но помню, что смеялась.

В последний день нашей счастливой жизни он на три часа съездил на работу, а вернувшись, включил исторический канал. Показывали передачу о «домах на колесах». Когда выпустили первые образцы, люди отнеслись к серебряным корпусам настороженно, так что компании пришлось пустить рекламный караван по всей Африке. Местные жители тыкали в лоснящиеся бока фургонов копьями. Молились, чтобы эти страшные звери ушли прочь.