Тяжело ступая, он подошел к ней; фонарик болтался у бедра. Он взглянул на него, точно это была некая рудиментарная конечность, выросшая на этом месте по курьезной ошибке природы. Опустив фонарик на пол, он обнял ее. Она прильнула к нему, прижавшись белокурой головой к его груди; зажмурив глаза, она вдохнула его запах. Неподвижным взором уставился он на стену — сторонний наблюдатель решил бы, что это его только что пытали.

Они не поцеловались; она так и осталась стоять, прижавшись к нему, обхватив руками его талию — так хватается за фальшборт тонущий пловец, спасаясь от бушующих волн.

— Микки, Микки, что я наделала…

Ответить он не смог. В мозгу его родилось было саркастическое замечание, но произнести его вслух он так и не решился. Он опустил руки и отступил в сторону. Она подалась вслед ему, точно не хотела отпускать. Но он сказал:

— Тебе надо одеться, Стречи, — и, перешагнув через фонарик, двинул Паттерсона носком ботинка.

Стречи принялась натягивать одежду, наблюдая краешком глаза, как Микки подошел к лежащему Фрэнки и пнул его. Прошло уже несколько месяцев, и она совершенно забыла, как хорошо Микки сложен. Высокий, помнилось ей, — но плотно сбитый. Широкие, как у боксера, плечи. На нем был какой-то свитер на голое тело и тесные синие джинсы. А еще ему не мешало бы причесаться. Словом, вид у него был такой, точно он только что вскочил с кровати и натянул на себя первое, что попалось под руку.

Так оно, похоже, и было.

К этому моменту она уже была полностью одета, и он, казалось, это почувствовал. Обернувшись к ней, он спросил:

— Ну, что будешь делать с нашими двумя приятелями?

— Когда они очнутся?

Он пожал плечами — его характерный жест.

— Через пару минут. А то и меньше.

Он уставился на нее. Тут же нахлынули воспоминания, но она сказала:

— Оставь их, Микки, — пора уходить отсюда.

— Ты ведь знаешь, что они собирались с тобой сделать.

Если бы у Микки был нож, он бы прирезал их не раздумывая — и она это знала.

— Все кончено. Пошли отсюда.

— Я свяжу их.

— У нас нет времени.