День проходил, поиски беглецов как на земле, так и с воздуха не увенчались успехом. С наступлением темноты охоту придется прекратить до рассвета. И «Страж Земли-3» со своими глазами и методиками поиска оказался не более удачлив, чем люди, шагавшие пешком и летавшие в вертолетах. Хотя по крайней мере он способен был продолжать ночные поиски.

Рой оставался в Центре спутникового наблюдения почти до восьми вечера, после чего отправился с Евой Джаммер ужинать в армянский ресторан. После вкусного, заправленного маслом салата и последовавшего за ним роскошного шашлыка из барашка они обсудили концепцию повсеместного и быстрого сокращения населения. Они представляли, как можно добиться успеха без нежелательных побочных последствий, таких, как ядерная радиация и стихийные бунты на улицах. И продумали несколько справедливых методов уничтожения, благодаря которым десять процентов населения выживут, чтобы воплотить менее хаотичную и намного более совершенную версию человеческой жизни. Они набросали возможную символику для движения за сокращение населения, сочинили вдохновляющие лозунги и обсудили, какой должна быть униформа исполнителей. Они были в состоянии высокого возбуждения к тому времени, когда покинули ресторан и отправились к Еве домой. Они могли убить любого полицейского, который имел бы глупость остановить их за превышение скорости в жилой зоне.

Пятнистые, мрачные стены имели лица. Странные, застывшие лица. С мучительным выражением, видимые только наполовину, с разверстыми ртами, безответно вопиющими о снисхождении. Руки. Тянущиеся руки. Молчаливо умоляющие. Живописные картины, белые, как привидения, местами испещренные серыми и ржаво-красными, коричневыми и желтыми пятнами. Лицо к лицу, тело рядом с телом, иногда сплетенные вместе, но всегда выражающие просьбу, отчаяние нищих — умоляющих, заклинающих, молящихся.

— Никто не знает… Никто не знает…

— Спенсер! Вы меня слышите, Спенсер?

Голос Валери эхом доносился до него в длинном тоннеле, где он брел между полудремой и настоящим сном, между отрицанием и принятием, между одним адом и другим.

— Спокойнее, теперь спокойнее, не бойся, все о'кей, тебе просто снится.

— Нет. Видишь? Видишь? Здесь, в катакомбах, катакомбах.

— Это только сон.

— Как в школе, в книгах, на картинах, как в Риме, жертвы, вниз в катакомбы, но хуже, хуже, хуже…

— Ты можешь уйти от этого. Это только сон.

Он слышал свой собственный голос, понижающийся от крика до шепота, несчастного плача:

— О Господи, о Господи, Боже мой!