Странное дело, думая о мертворождённом младенце, я скорбел о нём, как о потерянном брате, как не смог бы скорбеть о смерти Панчинелло.

— А потом доктор Макдональд пошёл в комнату ожидания, чтобы утешить Конрада Бизо, потерявшего жену, и Руди Тока, потерявшего сына.

В ту ночь на работу в родильном отделении вышли не все. В городе быда эпидемия гриппа, и несколько человек болели. Кроме меня, принимать роды доктору Макдональду помогала только одна медсестра, Лоис Хансон. Когда Конрад Бизо начал кричать на доктора, так злобно, ругая его последними словами, мы обе подумали о близнецах, но по разным причинам. Лоис решила, что от одного только вида детей Конрад успокоится, но я только что развелась с жестоким человеком и знала, услышав крики Конрада, что его ярость добротой не успокоить, он будет бушевать, пока ярость полностью не выгорит. Поэтому я думала только о спасении детей. Лоис пошла в комнату ожидания, и Конрад убил её, я же побежала в другую сторону, с Джимми, и спряталась.

Ранее меня тревожило, что Панчинелло, несмотря на тот факт, что мы оба родились с синдактилией, скептически воспримет историю Шарлей, а то и с порога отметёт её. Но нет, он не просто поверил медсестре, он жадно ловил каждое её слово.

Возможно, думал о том, что его судьба так схожа с судьбой героя романа Александра Дюма «Двадцать лет спустя». Он — несчастный близнец, посаженный в крепость, тогда как я — узурпатор французского трона.

— Когда я узнала, что наш добрый, милый доктор Макдональд убит, как и Лоис Хансон, — продолжила Шарлей, — я осознала, что, кроме меня, ни одна живая душа не знает о том, что ребёнок Мэдди родился мёртвым, а Натали Бизо родила двух мальчиков. Если бы я ничего не сделала, перед Руди и Мэдди разверзлась бы пропасть, из которой они могли бы и не выбраться. А младенца, которого я спасла, определили бы в приют или его кто-нибудь усыновил… а может, забрали родственники Конрада Бизо, такие же безумные, как и он сам. И всю жизнь люди указывали бы на него пальцем и говорили: «Это сын убийцы». Я знала, что Руди и Мэдди — хорошие, честные, добропорядочные люди, я знала, какой любовью окружат они мальчика, вот и сделала то, что сделала, и Господин Наш Иисус простит меня, если подумает, что я взяла на себя роль Бога.

Панчинелло закрыл на полминуты глаза, переваривая сказанное медсестрой, потом посмотрел на меня:

— А что случилась с настоящим тобой?

Сначала я не понял вопроса, потом до меня дошло, что под «настоящим тобой» он подразумевает родившегося мёртвым ребёнка мамы и папы.