Когда на рынке трудно было сыскать книги из человеческой кожи, я прибегал к другим развлечениям, пополняя библиотеку собственными творениями. Я приобрел книгу об искусстве охоты в переплете из лисьей шкуры, естественную историю певчих птиц в обложке из кожи жаворонков и трактат о больших кошках, обтянутый стриженой шкуркой одной из домашних мурлык Палаццо Эспаньол, чье отсутствие вызвало массу горестных стенаний у обожавших ее служанок и дикий восторг у местных крыс. А если кто-нибудь переходил мне дорогу, я с удовольствием представлял, какой текст будет лучше всего смотреться в переплете из его кожи.

Пожалуй, как раз в это счастливое и изобильное время я излишне погряз в самодовольстве. Да и разве могло быть иначе? Моя сестрица наконец оказалась вне пределов досягаемости своего честолюбивого возлюбленного, даже если он и догадывался, куда она подевалась. Что до его стремления взять Марчеллу в жены, то я спокойно думал: «Скорее свиньи полетят по небу клином, чем это случится, а я что-то не слышал о том, чтобы в свинарнике кто-нибудь расправил крылья».

Никакого уважения к снисходительному читателю, но нуждается ли он в нем?

Марчелла Фазан

Несмотря на мой проступок со святым Себастьяном, priora сообщила мне, что я должна буду сделать первый шаг на пути к тому, чтобы стать нареченной Господа Бога нашего и обрести статус послушницы.

— Твое путешествие оказалось чересчур долгим, — ласково сказала она, — поэтому мы немного ускорим твое посвящение.

Я подумала о той битве, которую priora должна была выдержать с vicaria, чтобы добиться для меня этой привилегии. Я по-прежнему ломала голову над тем, какую ложь преподнес им Мингуилло о моей прошлой жизни. Здесь у него были развязаны руки. Я смотрела и слушала. Судя по тому, как со мной обращались остальные, все они явно полагали, что мое бытие и, следовательно, мой характер были столь же трогательно незамысловатыми и простыми, как и моя изувеченная нога, и что я, Марчелла, и впрямь появилась на свет с этим врожденным дефектом, пагубные последствия которого отразились на моем теле, разуме и душе.

По случаю посвящения в послушницы меня переодели в старую одежду и привели в церковь в сопровождении монахинь в черно-белых платьях. В самый кульминационный момент решетку на мгновение закрыли занавесом. В меня со всех сторон вцепились руки, срывавшие с меня платье и облачавшие в хрустящее нижнее белье и шерстяную накидку. Я делала то, что мне говорили, держала руки над головой, поворачиваясь то влево, то вправо, как шепотом командовали мне старшие подруги. Когда занавес вновь открылся, я предстала перед аудиторией в белом наряде послушницы, стоя на коленях со свечой в руке и растерянным выражением на лице, которое все желающие могли принять за блаженство. Отведенные послушницам помещения состояли из наших собственных комнат, отдельной прелестной часовни, общей комнаты и небольшой библиотеки с книгами на религиозные темы. Я была по меньше мере на пять лет старше остальных девушек и чувствовала себя на сто лет мудрее и опытнее. Здесь были маленькие принцессы из благородных семейств Арекипы, которых баловали и оберегали от ужасов внешнего мира с самого рождения. Но они приняли меня всем сердцем, делясь со мной своими детскими сплетнями и секретами, как если бы я была одной из них.