— Хотите что-нибудь… — начал Николсон.

— Нет, сэр.

Он отвернулся и уставился на раздвижную стеклянную дверь, которая вела во двор, тесный, будто сжатый деревянным забором, неухоженный, — газон в запустении, ни единого деревца.

Время шло, а Николсон все молчал, будто забыл про нас.

— Сэр?

— Извините…

Николсон приблизился и сел в видавшее виды кресло, располагавшееся наискосок от дивана. Жуткого зеленого цвета и сильно потертое, выглядело оно очень удобным. С такой добротной мебелью всегда трудно расстаться. Напротив кресла стоял небольшой телевизор, а рядом — складной обеденный стол с микроволновкой. Я вдруг представила, как Дэйв Николсон проводит здесь вечера. Ничего особенного, конечно, но эта картина навевала печаль. Во всей обстановке гостиной чувствовались ожидание и затаенная тоска. Дом показался мне опустевшим, словно его покинула душа.

— Итак, слушайте, — произнес Николсон, прежде чем я открыла рот. — Я расскажу вам то, что собирался рассказать, и даже то, что не собирался. А потом выполню задуманное.

— Сэр?

Он отмахнулся.

— Так вот. Этот человек отвергает символы. Никаких символов, это важно. Поняли?

Николсон говорил монотонно.

— Да, но…

— И еще: я избавился от некоторых вещей, чтобы направить следствие по ложному курсу. Он сказал, улики должны указывать на самоубийство, совершенное после убийства. Он вынудил меня ничего не искать, а принять то, что лежало на поверхности. Я не посмел ослушаться. — Николсон пристыженно вздохнул. — Преступнику требовалось, чтобы дочка Лэнгстромов, Сара, осталась сиротой. У него был план относительно Сары… Я знаю, мне не следовало подчиняться, но поймите… я все сделал из-за дочери.

Я замерла от изумления:

— Из-за вашей дочери?

Николсон уставился в пустоту над нашими головами и заговорил словно сам с собой:

— Мою дочку зовут Джессика. Он забрал ее десять лет назад. Он сделал меня беспомощным и с тех пор манипулирует мной. Он говорил тогда, что если со временем ко мне придут и будут задавать вопросы, я должен произнести эту вот фразу. — Николсон умоляюще посмотрел на меня. — Понимаете? Я был хорошим полицейским, но он отнял у меня дочь!

— Так вы говорите, он взял ее в заложницы?

Направив на меня палец, Николсон произнес: