— Как ни удивительно, нет. Я полагаю, существует своего рода надзор, метод, с помощью которого клиент следит за мной — проверяет, не злоупотребляю ли я служебным положением. Но я ни разу не встречался с ним со дня основания фонда.

— Разве это не странно? — спросил Алан.

— Очень странно, — кивнул Гиббс.

— Я обратила внимание, что снаружи за домом тщательно ухаживают. Почему же не убирают внутри? Там столько пыли! — поинтересовалась я.

— Одно из условий договора. Никто не может войти в дом без разрешения Сары Лэнгстром.

— Странно…

Гиббс пожал плечами:

— Я всегда имею дело со странными людьми.

Он замолчал на минуту и вдруг взглянул на меня печально, почти страдальчески:

— Агент Барретт, я никогда умышленно не принимал участия ни в одном деле, которое могло бы принести вред ребенку. Никогда. Я потерял сестренку, давно, еще в юности. Мою маленькую сестру. А старшим братьям полагается защищать младших. Понимаете? — Он выглядел несчастным. — Дети — это святое!

В его глазах я увидела возрастающее чувство вины. Вины, которая приходит вместе с чувством ответственности за то, чего вы не совершали — но и не предотвратили. Вины, которая появляется, когда судьба, сыграв с вами злую шутку, оставляет вас раскаиваться за все.

— Я понимаю, мистер Гиббс.

Беседа с Гиббсом заняла около часа. Мы пытались выжать как можно больше информации, однако практически не преуспели.

По пути к машине я размышляла о наших дальнейших действиях.

— У меня впечатление, что Гиббс о многом хотел рассказать, — произнес Алан.

— И у меня. Ты был прав в своей первоначальной оценке. Гиббс не сволочь. Просто у него связаны руки.

— Пора вызывать его в суд, — сказал Алан.

— Да. Давай вернемся в офис и посоветуемся с нашими.

Зазвонил телефон.