«Неправильную» коммуникацию, когда, например, вербальный сигнал противоречит невербальному, называют одной из причин расстройств психики. Ее называют шизофреногенной. Такой тип коммуникации был мне знаком с детства, я уже рассказывала — как я провинилась и мама совершенно несчастная, горько плачет и тем требует моего утешения, нежности, но на робкую ласку кричит с презрением «не трожь меня!» — и я впадаю в ступор.

Так что манера АЧ выражать свои мысли намеренно туманно и неоднозначно — говорить важную для меня, серьезную вещь и смеяться, утверждать и отрицать одновременно — тоже по сути, ситуация double bind, попала прямо в десятку — я тут же впадала в транс, но на этот раз крайне привлекательный. Меня привлекала такая манера. Мне казалось, она намекает на некие тайные и невыразимые вещи. Их-то я и ощущала, как я догадывалась во время явления ангелов, вещи такие священные, что, естественно, прямо их обсуждать нельзя, для чего и есть специальный язык намеков, язык посвященных. Я старалась подражать АЧ и говорить таким же образом.

Решающей и, я бы сказала, переломной стала ситуация с ЮФ и АЧ. Это была классическая шизофреногенная ситуация.

Постепенно я стала замечать, что АЧ чрезвычайно заинтересован ЮФ. Он говорил с ней совсем не в том легком или назидательном тоне, как со мной. Похоже, он говорил с ней на равных — он мог чувствительно ее задеть, как и меня — но и она могла задеть его тоже, а я этого не могла. Их стычки были для меня неожиданными и не совсем понятными. Казалось, они продолжают спор, который начался ещё задолго до моего появления. Я помню, как-то зимой мы шли вместе на концерт Рады, я держала АЧ за руку, ЮФ шла чуть поодаль, все молчали — вдалеке работал отбойный молоток. Когда мы почти подошли к дробителям асфальта, АЧ оказался вдруг несколько впереди меня и рядом с ЮФ. Я видела, как он склоняется к ней и что-то говорит, грохот, как завеса, скрыл несколько резких фраз, которыми они перебросились, я услышала только «пиковая дама». Это было ещё в самом начале нашего знакомства. Я почувствовала себя тогда как ребенок, которого взрослые не допускают в свои взрослые тайны. Позднее АЧ дал мне понять совершенно ясно, что может хотеть любую симпатичную ему девушку. Он просто объяснил, что симпатичная ему девушка и значит, та, от которой он бы в этом смысле не отказался. Он объяснил, что в современном матриархате мужчины страшно запуганы женщинами и даже боятся признаться в том, что всё равно так и происходит. Я узнала от него с удивлением, что мужчины очень много каких женщин хотят: если видят более-менее подходящую, то сразу и хотят. Мама бы назвала это скотством, а я научилась принимать как факт. Что АЧ, в принципе, от ЮФ бы не отказался — для меня тайной никакой не было. Но, как я мрачно подозревала, дело было гораздо серьезнее. Мне начинало казаться, что он в нее влюблен. Я очень плохо понимала АЧ, он был закрыт для меня, но все-таки я чувствовала, что влюбиться для него было бы весьма необычно. «Я вижу Возлюбленного что-то слишком часто в образе ЕП, может, и АЧ видит нечто столь же возвышенное», — подсказывала мне нечистая совесть (то есть простая справедливость).