Светлый фон

— Балдаевым?.. А, этот зимогор… В федеральном розыске он. Шалагин сказал, что Балдаев пропал. Я так понимаю, ему велено было где-то Балдаева держать после того, как тот типа по подписке вышел — и то ли он его упустил, то ли отпустил, то ли грохнул. Я ж говорю, неадекватный. Ну, когда его закроют, прессанут, выяснится… Да даже если Балдаев твой и правда ландонул — все равно он в розыске: найдем рано или поздно…

Пенязь озабоченно цыкнул:

— Понимаешь, хотелось бы его найти раньше, чем кто-нибудь другой. А то с этим козлом геморрой один…

Глава 23

Глава 23

За большой комнатой была еще одна, узкая, тесноватая. Там стояла кровать, а на кровати лежала незнакомая девка в мятом платье, со спутанными волосами. Видимо, та самая, привезенная вместе с Владом, а потом брошенная в Кириллову каморку: это после нее его матрас обзавелся запашком мочи и несколькими небольшими ржавыми — кровавыми — пятнами (присмотревшись и принюхавшись, он его вынес, а ночевал теперь в обнаруженном на прелой свалке соседнего чулана древнем и тоже изрядно грязном ватном спальнике). Правое девкино запястье было приторочено к низкой спинке капроновым хомутом-стяжкой (наручники так и остались на закопанном Владе) — так, чтоб пленница имела возможность, задом сползя с кровати, присесть на гремучее металлическое ведро. Раз в сутки Кирилл опорожнял его в дыру сортира. От ведра в комнате стоял запах, заставлявший Шалагина материться, если Кирилл недостаточно плотно притворял дверь. Он хотел было открыть пыльное окно (одна форточка явно не справлялась), но обнаружил, что оно не открывается в принципе.

Время от времени следак с решительным видом удалялся в эту комнату и почти сразу оттуда доносилось надсадное кряканье, кваканье и скрип кровати, почти заглушавший хриплое неровное пыхтенье и недооформленный мат важняка. Длилось это, как правило, недолго — выходил Шалагин приподнято-агрессивный, с чуть плывущим взглядом, будто хлопнув стопарь. Когда к девке совался Кирилл (за ведром или со жратвой), та лежала ничком или на боку — поворачивала голову на звук и, увидев его, тут же отворачивалась; ни слова он от нее так и не услышал. Лицо у нее было опухшее, в темных, будто трупных пятнах: то ли синяки, то ли остатки макияжа. Странно смотрелись валяющиеся на пыльном полу босоножки на шпильках.

Как-то на глаза ему попался притулившийся на тумбочке среди косметического хлама айпод, явно вытряхнутый из съежившейся в пыльном углу девкиной сумки. От нечего делать Кирилл взял его; в своей каморке, запертый в очередной раз в потемках, он порылся в файлах и среди прочей попсы обнаружил два альбома «Премии Дарвина». Сунул в уши «таблетки», некоторое время слушал голос Жени Уфимцевой, пытаясь поймать себя на какой-нибудь эмоции. В Глазго он временами заходил в Сеть с предоставленного ему на время «русскоязычного» лаптопа и однажды набрал ее имя в «Гугле». Обнаружилось, что за месяцы, истекшие с их знакомства, Женя стремительно спрогрессировала. Про нее писали светские ресурсы. Ее фоток было полно в разделе celebrities. Ее замечали и привечали на престижных вечеринках. В качестве «дебютантки» ожидали на каком-то Венском балу. С одобрением отмечали, что Женя не стесняется сниматься в рекламе. Восхищались сочетанием ума и красоты. Прочтя определение «гламурная интеллектуалка», Кирилл тогда закрыл Интернет.