– Окно открыто. Но я вас, вижу, утомил своими россказнями… Хотя они имеют отношение к делу, хоть и косвенное.

– Нет уж, пожалуйста, – возразил Мышкин. – Продолжайте. Я хочу знать.

– В тот вечер он забрал меня сюда, на эту дачу. Я согласился сразу: надеялся, что-нибудь там украду – уже ломать всего стало. Но Александр Степанович меня обыграл. Когда он успел увидеть синяки у меня на руке и дырки от шприца, не знаю. Короче, запер меня в подвале. Хороший подвал! Прекрасная звукоизоляция. Десять дней я орал, выл, колотился головой о стенку, угрожал ему и жене, проклинал, умолял дать дозу, хоть полдозы, хоть четверть… Ничего не получал, кроме трех литров воды в день. На одиннадцатый день дверь открылась, и на четвереньках из подвала выполз совершенно другой человек… Дальше все пошло стремительно. У Александра Степановича оставались еще старые связи, он запихнул меня в военное училище, а оттуда меня забрали в спецназ ГРУ.

– И тут ГРУ… – пробормотал Мышкин.

– Простите?

– Ерунда, так вырвалось – без смысла.

– Заканчиваю… Когда я вручил Марии Александровне документы на дачу, ей, конечно, стало плохо. Пришла в себя и вдруг заявила, что такой жертвы принять не может, что продала она дачу сознательно, и потому вся ответственность на ней. Но самое главное, говорит, она не может себе позволить быть кому-либо должной, даже мне. И тут я собрался с духом и сказал, что все наоборот, что это я в неоплатном долгу перед ней и покойным. И признался, что тогда был не спасителем, а грабителем. И как вы думаете, что она сказала?

– Ничего. Еще один обморок.

– Ошибаетесь. Совершенно спокойно, будто речь о том, чтоб сходить в булочную, говорит: «Мы это знали. Александр Степанович узнал тебя. Еще когда ты шел за ним». – «Так почему же, – спрашиваю, – вы молчали столько лет?! И ни единым словом…» – «Потому, – говорит, – что не хотели тебя расстраивать. Жалко тебя было. Ты и так настрадался».

– Так вы теперь офицер ГРУ? – спросил Мышкин после паузы.

– Уже нет. Во вторую чеченскую был ранен, уволен в запас, но тут мне предложили другую работу. Очень деликатную. На государство.

– Деликатное государство… – усмехнулся Мышкин. – Что-то новое.

– Ничего нового.

– Это как тонтон-макуты? Или эскадроны смерти?

– Ошибаетесь. Я не профессиональный убийца. Хотя любого военного можно назвать профессиональным убийцей, когда его не защищает закон. Видите ли, время от времени у любого правительства возникает необходимость осуществить то и ли иное дело максимально деликатно. Не оставляя следов. Работа моя курьерская. Иногда экспедиторская. Пересечение границы без паспортного контроля и без досмотра груза. В обе стороны.