Файн равнодушно пожала тощими плечами.

— Вроде доводилось посылать его куда подальше… раз или два.

— Почему?

— Потому что он пялился на нас. Может, представлял нас вместе голыми… Жирный ублюдок!

— А как на это реагировала Джиллиан?

Мишель вновь пожала плечами.

— Сказала как-то раз: «Если это самое возбуждающее, что он видел в своей жизни, пусть пялится сколько хочет».

— Она ни разу не жаловалась вам на него?

— Нет.

— Она никогда не говорила, что ей кажется, будто за ней наблюдают или ее преследуют, или что-то в этом роде?

— Нет. Хотя так и было.

Лиска внимательно посмотрела на нее.

— Что ты имеешь в виду?

— Отец и нацист-психоаналитик, как стервятники, следили за каждым ее шагом. У отца был ключ от ее квартиры. Пару раз мы приходили, а он уже ждал внутри. Это, к слову, о неприкосновенности частной жизни.

— Джиллиан возмущалась, когда он так делал?

Лицо Мишель Файн исказила презрительная гримаска, она затушила окурок сигареты и задумчиво уставилась на пепельницу.

— Нет. В конце концов, она же была папенькиной дочкой.

— В каком смысле?

— В обычном. Она позволяла ему собой командовать.

— Джиллиан рассказывала вам о своих взаимоотношениях с отчимом. А об отце что-нибудь говорила?