Она говорит жестокие, но справедливые вещи. Люку тяжело ее слушать. Она кладет руку ему на плечо, он не отстраняется, и она притягивает его к себе и прижимается щекой к его руке:
— Ты боишься смерти. И это правильно. Смерть забрала всех, кого я знала. До последнего мгновения я сжимала их в своих объятиях и утешала их, а потом они уходили, а я плакала. Одиночество — это ужасно. — Странно слышать такие слова от красивой молодой женщины, но ее печаль почти осязаема. — Я всегда смогу быть рядом с тобой, Люк. Я не уйду. Я буду с тобой до конца твоих дней, если хочешь.
Люк не отстраняется. Он думает над ее словами. Она не обещает ему любви — ведь так? Нет, не обещает, он понимает это, он не глупец. Но речь идет и не о дружбе. Он не льстит себе, он не тешит себя мыслью о том, что они потянулись друг к другу, как родственные души: они знакомы всего тридцать шесть часов. И кажется, он понимает, что ему предлагает эта женщина. Ей нужен спутник, компаньон. Люк послушался инстинкта (он и не знал, что наделен этим инстинктом), и им было хорошо вместе. Ланни умеет сделать так, чтобы было хорошо. И теперь он может уйти от своей старой, измученной, изуродованной жизни. Всего-то и надо — расторгнуть договор с электрической компанией. И Люк больше никогда не будет одинок.
Он сидит на кровати, Ланни обнимает его, гладит его по спине. Ему приятно прикосновение ее рук. Его разум постепенно очищается. Он чувствует покой — впервые с того мгновения, как шериф привел Ланни в приемное отделение.
Он понимает, что, если будет слишком много думать, его разум снова затуманится. Он чувствует себя персонажем сказки. Если он перестанет думать о происходящем, если станет сопротивляться нежному притяжению истории Ланни, тогда он все испортит. У него большое искушение — не подвергать сомнению ее невидимый мир. Если он будет считать, что все, сказанное ею, — правда, тогда получится, что его представление о смерти — ложь. Но, будучи врачом, Люк не раз был свидетелем окончания жизни. Он стоял рядом с больничной койкой в те мгновения, когда жизнь по капле утекала из пациентов. Он принимал смерть как один из неизбежных абсолютов, и вот теперь ему говорили о том, что это не так. Трагедия вписана в код жизни невидимыми чернилами. Если смерть — не абсолют, то какие еще из тысяч фактов и верований, втиснутых в него за жизнь, тоже лживы?
То есть — если история, поведанная ему этой женщиной, правдива. Люк послушно последовал за ней в туман, но он до сих пор не в силах избавиться от подозрения, что его обманывают. Ланни — явно умелый манипулятор, как многие психопаты. Однако сейчас не время для подобных мыслей. Она права: он устал, он вымотан, он боится неверных выводов и неправильных решений.