— Если это правда, если я не понимаю, как ты относился к Тоби, тогда я вообще не знал тебя.

— Может, и не знал, — отозвался он. — Или не можешь смириться с тем, что Тоби будет вести более нормальную жизнь, чем ты. Всем нам хочется смотреть на кого-то сверху вниз, правда, Крис?

Теперь в мое сердце вонзился шип. За гневом Мануэля скрывался такой ужас и такая боль, что я не стал отвечать на это страшное обвинение. Мы слишком долго дружили, чтобы я возненавидел Мануэля. Я испытывал лишь бесконечную жалость к нему.

Он свихнулся на надежде. В разумных количествах надежда поддерживает нас. Но когда ее слишком много, она искажает восприятие, затуманивает разум и развращает душу, как героин.

Я не верил, что все эти годы не понимал Мануэля. Просто избыток надежды заставил его забыть то, что он любил, и полюбить идеал больше, чем реальность. Именно в этом причина всех несчастий, выпавших на долю людского рода.

Кто-то спускался по лестнице. Когда Фини и другой помощник появились в холле, я выглянул в коридор. Фини прошел в гостиную, второй — в кабинет. Они включили свет и передвинули реостаты на полный накал.

— Какую вторую вещь ты хотел сказать? — спросил я Мануэля.

— Они собираются справиться с этим.

— С чем?

— С этой чумой.

— С помощью чего? — спросил Бобби. — Пузырька лизола?

— У некоторых есть к ней иммунитет.

— Но не у каждого, — вставил Бобби.

Мануэль сказал:

— Им удалось выделить антитела. — Тут в гостиной разбилось стекло. — Скоро будет создана вакцина и лекарство для заболевших.

Я подумал о пропавших детях, но не упомянул их.

— Некоторые все еще «превращаются», — сказал я.

— Теперь выяснилось, что они могут вынести только ограниченное количество изменений.

Я боролся со вновь вспыхнувшей во мне надеждой.

— Ограниченное? Насколько ограниченное?