Когда я уже гордо взглянул навстречу слепящему солнцу, меня подхватила ещё одна рука, костлявая, как у смерти. Ба, выглядит её обладатель похоже, хотя славится преданностью другому, куда более возвышенному… Чёрное и белое перемешались в нём, как в известном символе, где ещё капли с глазками кусают друг друга за хвост. «Инь-ян», - пришла подсказка из недр памяти, выудил её, наверное, Саймон.

А вот один любопытный экспонат во всё той же куртке не по плечу, всё такой же бледный, худой, всё так же стыдливо прячущий волосы под шапкой.

— С добрым утром, Кейт! Гляди, я иду ретранслировать прошлое!

— Молча иди! — с криком толкнул меня в затылок здоровенной ладонью Дубль.

— Не в настроении?

— Могу и тебе испортить.

Ха, я смеюсь над твоим пульсирующим на почве раздражения гневом, Марк. С моим появлением на доске ты стал суетиться, нервничать, испугался быть обыгранным. И чем дальше моя пешка двигается к дамкам, тем отчаяннее ты ищешь способы реабилитироваться…

Я рушу чужую мечту. Мне стыдно, что ни черта не стыдно.

Меня потащили по улице, как пляшущего медведя на верёвке, зеваки выходят посмотреть на жуткого убийцу, закованного в сталь. Бабулькам не терпиться облить меня обвинениями, словно ничего важнее в их жизни нет, мужики хмурятся. Почему они хмурятся? Я их оскорбил, или они задумались о великом? Сейчас какой-то ответственный момент в их жизни, что они крайне сосредоточены?

Ожидал, что полетят камни, но гаварцы вышли людьми незапасливыми. В их худых арсеналах только брань и бессмысленные взгляды, бросаемые исключительно по традиции.

Поиграем на публику? Это можно. Они все ждут от меня чего-то, например, я могу орать и плеваться, как дикий зверь — это их позабавит, я могу взорваться вихрем брани, я могу на простых примерах доказать, что все они не лучше меня — это вызовет их ненависть. Но есть способ выдавить абсолютную их ярость…

Я просто улыбнулся.

Наручники, решётки, палки, камни… когда это становится бессильным против простого чувства свободы, пленителей охватывает паника, кровь заливает им глаза, рот и нос, что захлебнуться можно! Вы бессильны против меня, я смеюсь над вашими потугами и плевать буду на топор палача, а моя отсечённая голова не утратит надменной ухмылки. Какая разница, что происходит, если я считаю это своей победой, и каждый отчётливо понимает сей парадокс? Делаю, что хочу — вот она и свобода!

Марк с негодованием, терзающим его, отстраняет толпу, Максимилиан хладнокровно встречает взгляды гаварцев, а Кейт укрывается воротником, словно от роя жалящих пчёл. Ребята, вы нам неприятны — расходитесь.