Еще от двери Саймон уже мог слышать тихий женский голос, причитавший с бесконечной монотонностью дождя, что разделяет весну и лето. Значит, Цинцин проснулась. Кайхуэй выпрямилась и посмотрела на Саймона странным взглядом.

— Она все спрашивает: «Где мой ребенок?» Это правда, я не видела его сегодня. Что ты знаешь об этом?

Саймон Юнг задумчиво посмотрел на нее, тщательно подбирая слова. Наконец он сказал:

— Тинченя нет здесь, Кайхуэй. Мои дети увели его отсюда.

Кайхуэй судорожно втянула в себя воздух и отпрянула. Когда она опять посмотрела на Саймона, она заметила, как хищно раздулись его ноздри, придав его лицу жестокое выражение. Ей стало не по себе.

— Ты знаешь, что ты наделал? — спросила она приглушенным голосом.

— Знаю. Но мы должны выбраться отсюда, и это — единственный способ. Поверь мне, Кайхуэй, единственный.

Женщина прижала трясущиеся руки к щекам.

— Я догадывалась, что ты что-то задумал. Я знала, что Линьхуа тайком припасает пищу… Линьхуа согласна с тобой?

— Моя жена… она согласилась.

— Еще бы она не согласилась. Она же твоя жена! Но я спросила тебя, согласна ли она с тобой?

Саймон не ответил.

— А что будет с нами? С жителями деревни? Теперь у нас у всех будут неприятности, Саймон Юнг. Большие неприятности, и ты будешь этому виной. Ты подумал об этом?

— Поживем — увидим.

Кайхуэй уже давно поняла, что у этого англичанина стальной характер. Некоторое время она обдумывала сложившуюся ситуацию, потом спросила:

— С маленьким Тинченем ничего не случится?

— Конечно нет. О чем ты говоришь!

Кайхуэй увидела, что он потрясен самой постановкой вопроса, и слегка успокоилась.

— Уже кое-что. И где он?

— Лучше, чтобы ты этого не знала, Кайхуэй.