Вот он, открытый мир, — резонирует Лёдик в заключении. — Вот наши фестивальные потехи. Прожекторы, выхватывающие девичьи силуэты под темными деревьями парков. Отец Эмилии войну прошел, нацеливая прожекторы для зениток. Когда начиналась в ночном небе колбасня с бомбардировщиками, он вылезал и целил, ожидая, что первую бомбочку подарят лично ему. Превозмогая страх, ставил свет. А в мирное время прожекторы! Где враги! Кто бомбил нас? Хуже бомб кретинская охота на ведьм. Это война против своих. Это война против детей.

Так они рвали нашу веру, искренность, патриотизм. Прощевай, карнавал. Здравствуй, лесоповал…

Виктор был внутри чтения, в выпрядывающих из прошлого звуках: в ритм-н-блюзах и биг-битах, в заливистом смехе, в фанфарах, в скандируемых лозунгах, в хлопушках, а также в злобном гоготе, в лязге ножниц, в стрекотанье пишмашинки отделенного. В каркающих криках какого-то затворника оттуда, где размещался окованный железом изолятор.

В то же время Вика вслушивался, какие звуки доходят из мира здешнего, наружного, пляжного. Не более реального, нежели описанные Плетнёвым миры. А может быть, и менее.

Там гремел и грохотал русский рэп, какие-то «Триады», «Дежавю» и «Чемоданчики», и доносился чей-то плач. Или это была галлюцинация. А если взаправду плач? А если крик о помощи? Что-то измученное, полуобморочное, женское. Кто это, Люка из далекого злополучия? Антония в падуанской квестуре? Или Мирей из соседнего сарая?

Виктор, можно сказать, за волосы переволок себя из читаемого в настоящее. Настоящее, как и читаемое, оказалось нещадным. Чем чутче Виктор слушал, тем тверже уверялся, что Мирей стонет где-то за стеной.

Пусть бы их поместили вместе, мог бы утешить ее.

Виктор сцепил зубы и ухватился за дверь. Действовать так действовать. Дверь дощатую, что ли, я в ярости вышибить не смогу?

Дверь захрюкала, затрещала. И внезапно защелка, как по волшебству, отскочила, и Виктор вылетел на пляж. От солнца он сразу ослеп, но галантно был под руки подхвачен.

— Здравствуйте, — машинально сказал он, почуяв с левой стороны мягкое тело Любы.

В очередной раз отметил, стройная, высокая и довольно-таки привлекательная особа. Люба почему-то ловкой левой рукой расстегивала его куртку. Как, соблазнять? Прямо тут? Рука Любы отправилась за пряжкой от штанов. Она явно хотела раздеть его. При определенных обстоятельствах можно было бы еще подумать о том. Но не в таких же: с правой стороны Вику жала когтистая с черными ногтями лапа, по рассмотрении принадлежащая — надвинутой на лоб шевелюре — Николаю.