— Всего неделю в кресле министра, и вы уже читаете мне нотации?

Бук заметил, что это было сказано скорее с горечью, чем с возмущением, и удивился.

— Все это не так просто, — продолжал Россинг. — Когда мы услышали о возможной расправе над мирными жителями… — Он посмотрел в окно. — Столько всего происходило. В то время нам требовалось больше денег, больше солдат. — Казалось, что с каждой минутой на него все сильнее давит некая внутренняя усталость. — Одно решение всегда будет влиять на другое. Это как принцип домино: упадет один элемент — обрушится весь ряд. Мы с премьер-министром договорились отсрочить расследование того, откуда взялась лишняя рука. Я и представить не мог, к чему это приведет.

Россинг повернулся и посмотрел Буку в глаза.

— Если бы я знал… Бедняга Монберг. И все эти убийства…

Бук сел рядом с ним на стул, напряженно ожидая продолжения.

— Наверное, мне следовало прислушаться к тревожным сигналам, — проговорил Россинг. — Я не испытываю гордости…

— О каких сигналах вы говорите?

— Врачи, которые осматривали тела и нашли руку, обратили внимание на некоторые несоответствия. Мы долго колебались, но потом военная разведка доложила, что ни один из убитых не был гражданским лицом.

— Россинг, вы же не человек с улицы, вы министр обороны! Кто, как не вы, мог бы получить достоверные сведения…

Несмотря на всю серьезность разговора, Россинг запрокинул голову и рассмеялся от всего сердца.

— О боже. Какой вы все-таки ребенок. Неужели вы думаете, что мне известно все? Неужели вы думаете, будто мне докладывают о каждой мелочи? Или будто я хочу или могу вникать во все детали? Это же война. Это правительство…

— Что за несоответствия?

Россинг снова отвернулся к окну, словно не хотел, чтобы кто-то видел его лицо в этот трудный момент. Он сунул руку во внутренний карман пальто и достал свернутые трубкой бумаги.

— На руке была татуировка, сделанная хной, — сказал он, передавая бумаги Буку.

На верхнем листе была фотография оторванной руки, на ладони отчетливо виднелась коричневая круглая татуировка.

— Мы проконсультировались с экспертами, — продолжал Россинг. — Они сказали, что такая форма татуировки типична для хазарейцев.[7] Эта народность проживает в основном в Афганистане. Они ненавидят Талибан и боятся его по ряду причин. И вот еще… — Он указал на бледную полоску металла на одном из пальцев кисти. — Это золотое кольцо. Талибы не носят золото. Вывод: это женская кисть и не может принадлежать террористу-смертнику.

В голове Томаса Бука образовалась звенящая пустота. Потом он наконец задал главный вопрос: