Мы чокаемся, и Стас залпом осушает свой стакан. Я делаю несколько глотков и рассматриваю поднимающиеся со дна пузырьки газа.

— Почему ты говоришь о нас в прошедшем времени? — спрашиваю я.

— Разве? — удивляется Стас. — Не заметил. Не обращай внимания.

— Ты действительно согласен, что я правильно решила про деньги? То есть ты не просто подчиняешься мне, а именно согласен с моим решением?

— Да, дарлинг. Все решения на самом деле принимаем не мы, а там… — он смотрит на небо, — за нас. И наше дело не сс…сспорить и смириться с неизбежным. Мне было очень тт…ттяжело, я сбил кулаки о стену, — Стас показывает запекшиеся ранки на костяшках рук, — когда ты ушла позавчера, я не спал всю ночь, я рычал от боли, не фф…ффизической, а душевной, но я все понял и смирился.

— И ты никогда меня в этом не упрекнешь?

— Никогда. Можешь мне верить.

— Я верю тебе. Просто, ты же понимаешь… покой дороже денег. Есть вещи в жизни, дороже денег. Да? Ты правда понимаешь?

— Разумеется, я все понимаю. Ты не могла по-другому.

— Да. Я просто не могла. От этих денег было бы одно зло. Мы бы расплачивались до конца своих дней, страхом, ужасом…

— Я понимаю. Даже больше, чем ты предполагаешь. Я не наивен. Пей!

Я допиваю оставшееся шампанское и Стас опять наполняет стаканы до краев.

— Пей еще! — командует он, и в его глазах начинают блестеть слезы.

Мои руки немного дрожат, Стасово волнение начинает передаваться и мне, на мои глаза тоже наворачиваются слезы. Мы выпиваем и Стас неловко наклоняется, балансируя в резиновой посудине, и неожиданно целует меня в губы. Долго. Не меньше минуты. Последний раз он целовал меня так лет шесть назад. Я обнимаю его за затылок, глажу пальцами его уши, шею.

— Хх…хватит, — отстраняется он, наконец. — Прости меня.

— За что?

— За все. Просто. Я правда люблю тебя. Ты мне веришь?

— Да.

— Ты поедешь в банк и снимешь все чеками, чтобы мы могли вызвать сюда Тащерского и он все забрал?

— Да.