Какое-то время вариант «трехходовка» благополучно срабатывал, и все оставались довольны. Тимур с Костиком покупали свои ужины сами и ни разу не забыли оказаться на условленной лужайке для спасения нас с Селиверстовой от последствий вынужденного безденежья. Но однажды в плане произошел досадный сбой. Еще на первом ходе, выйдя из ресторана с очередными джигитами и предложив танцы в эмгэушном лагере, мы с ужасом поняли, что никакими уговорами заманить туда наших джигитов не удастся. Взятые крепко за локоть, мы были препровождены в летнюю пристройку в поселке, где проживали местные, и усажены за стол с легкими закусками и ящиком «Киндзмараули».

Джигитов было два. Оба молодые и, при других обстоятельствах, я бы сказала — приятные парни. Разлив вино по стаканам, они довольно на нас поглядывали, не забыв при этом на всякий случай запереть дверь пристройки на ключ, а его положить в карман. Пойманные в ловушку, мы с Селиверстовой вовсе не собирались легко сдаваться. Пнув меня под столом ногой, Селиверстова начала свою сагу. С юмором и потрясающей для необразованных джигитов фантазией, она принялась живописать им все приключения студенческой московской жизни. Джигиты умирали со смеху и, с удовольствием слушая, продолжали налегать на вино. Когда часа через полтора голос беспрестанно сыпавшей историю за историей Селиверстовой перешел на хрип, я получила от нее очередной пинок под столом и поняла, что должна немедленно перехватить инициативу. Исчерпав все истории, виданные и слышанные мной за последние годы, я перешла на выдумки. Джигиты были невероятно довольны и, затаив дыхание, с интересом слушали. Когда же и в моем горле через час пересохло, а мозг отказался сочинять все новые и новые байки, и в комнате повисла опасная пауза, а руки джигитов опять оказались у нас на плечах, Селиверстова легко скинула начавшиеся поползновения и продолжила эстафету. Руки убрались, и джигиты, забыв о своих желаниях, вновь судорожно заливались хохотом от наших историй. Так, передавая друг другу эстафету каждый час и следя, чтобы паузы сильно не затягивались — иначе джигиты успевали вспомнить о целях, с которыми притащили нас в свою пристройку, — мы работали с Селиверстовой Шехерезадами почти до самого утра. Когда же, утомленные «Киндзмараули» и безудержным смехом кавказские жители прикорнули, сидя прямо на табуретках и положив буйные молодые головы на сложенные на столе руки, мы благополучно достали из кармана ключ и усталые, но гордые собой отправились восвояси.

Уже тогда подававшая надежды будущий профессор психологии Селиверстова прокомментировала мне произошедшее так: пока мы говорим — мы люди. А людей нельзя бить по морде и насиловать, так как оба эти действия относятся почти к животным инстинктам. Другими словами, пока мы говорим — мы всегда будем целы. Но вот если замолчать на минутку, то из людей мы превращаемся в абстрактные существа, наделенные ярко выраженными половыми признаками, и тогда по отношению к нам может быть применено поведение физиологическое, то бишь — животное, и вот тут можно и по морде схлопотать, и вообще быть принужденным к нежелательным действиям.