Почти все студенты и преподаватели Питта считали нас с Марком близкими друзьями. И не просто близкими — неразлучными. Куда бы ни пошел я, туда же шел и Марк. Марк специально поменялся комнатами, чтобы жить по соседству со мной. Некоторое время назад в «Маятнике Питта» даже нарисовали комикс: я — жених, Марк — безумная невеста, а вокруг толпа завистливых родственников.

Да, вот как все восприняли в Питте. Шестеро друзей, двое — Чад и я — поссорились. Но с Марком мы оставались неразлучными до самой его смерти. Возможно, депрессия Марка — конечно, у него была депрессия, как же иначе? — в какой-то степени отразилась и на мне. Можно представить, как тяжело дружить с депрессивным человеком. Мир казался ему таким невыносимым, что он покончил с собой, предпочел уйти в небытие. Стали вспоминать, что было до того, решили: мастурбация над «Азиатскими крошками» вовсе не была проявлением расизма. И выдержки из моего дневника разоблачали самые обычные недобрые мысли, такие время от времени возникают у каждого. Пусть тот, кто сам не без греха, первым бросит в него камень, и так далее. Никому не пришло в голову обратить внимание на следующее: после смерти Марка публикация выдержек из моего дневника прекратилась. На Марка никто не подумал, все решили: человек, который копировал мой дневник и выставлял напоказ мои самые сокровенные мысли, перестал надо мной издеваться из уважения к моему горю. По-моему, большинство решило: моим мучителем был Джек.

Несколько дней ко мне подбегали однокурсницы и обнимали. Однокурсники сочувственно хлопали меня по спине. Многие люди меня почти не знали, но подходили и выражали соболезнования по случаю гибели друга.

Однажды в большой толпе на заднем дворе издали я разглядел Джека и Эмилию. Все двигались мне навстречу. Джек заметил меня и поспешно отвел глаза в сторону. Потом он как будто что-то вспомнил и что-то сказал. Остальные пожали плечами и последовали за ним. Он увел всех за собой.

Полицейские побеседовали со мной и заверили, что, хотя обстоятельства смерти Марка ни в коем случае не считаются подозрительными, после такой смерти они обязаны навести справки. Они выразили надежду на мое понимание. Я торжественно кивал, с мыслью: может, они меня испытывают, пытаются подловить? Если так, значит, испытание я прошел. Мне не составило труда изображать убитого горем друга. Я действительно был сломлен. Полицейские вели себя очень чутко и тактично. Мне тошно вспоминать горы своей лжи.

LXVII(ii).Но теперь настало время примешать к моему признанию настоящее. Жизнь в моей квартире-«паровозике» продолжается. Жалкая, но все-таки жизнь.