Когда к нему подошла мать Марка, Джолиону почудилось — он вот-вот распадется на миллион черных осколков. Только руки матери Марка обхватили его, как когда-то, наверное, обхватывали сына, и удержали Джолиона в целости.

— Джолион, Марк столько рассказывал мне о тебе… — Она положила руки ему на плечи и заглянула в глаза. — И могу тебе признаться, тебя он любил больше всех. Прошу тебя, Джолион, ответь, если ты хоть что-то знаешь… Зачем он так поступил? Зачем мой красивый сын… Что заставило его?..

В горле у Джолиона пересохло, он смотрел на мать Марка, на ее дрожащие губы, на покрасневшие от бессонницы глаза. Если бы он мог сказать ей: «Не знаю, миссис Катлер», все было бы кончено, они бы еще раз обнялись, и он просто выразил бы ей свои соболезнования. Но как он мог так сказать? Он же отнял у нее сына! Как он мог бросить мать Марка одну, как мог заставить ее мучиться и гадать, каждую ночь и каждый день задаваться проклятыми вопросами. Почему? Зачем?

Их игра была бледной имитацией жизни, имитацией по-детски грубой. Настоящие испытания предлагает только жизнь, только жизнь способна причинить настоящую боль. Чаду и Дэ было не под силу придумать для Джолиона испытание страшнее настоящего. Он увел мать Марка в сторону, и они осторожно опустились на край дивана, словно боялись удобной позой оскорбить память Марка.

Умер молодой многообещающий человек, и никто не заслуживал удобств. Никто не заслуживал отдыха, сна, даже дыхания. И меньше всех — Джолион.

* * *

LXIX(i).После похорон прошло четырнадцать лет, и я переселился в Нью-Йорк, но до сих пор слышу каждое произнесенное тогда материнское слово, слышу свою ложь, которой я запятнал мать Марка.

Она смотрит на меня с душераздирающей смесью боли и признательности и осторожно вытирает глаза, а я говорю, что ни разу не встречал людей умнее ее сына. По-моему, Марк был самым одаренным студентом Питта. Я говорю: Марк всегда хотел быть самым лучшим, в этот момент его мать сжимает мне руку. Он и был самым лучшим, продолжаю я, но не видел себя со стороны. Он был требовательным к себе, очень требовательным. Мы все считали себя умниками, а в Питте внезапно очутились в окружении таких же умников. Но Марк был перфекционистом. Да-да, верно, кивает его мать. Считал — любое дело необходимо делать наилучшим образом или не делать вообще. Из-за этого начала страдать его учеба… А в таком месте, как Питт, на человека оказывают сильное давление. У меня есть друзья, которые учатся в других университетах, по сравнению с нами, по их собственным словам, просто валяют дурака. Если же студент Питта начинает пропускать занятия, ему не дают покоя. Мать сильно мнет в дрожащей руке носовой платок. На Марка очень действовало давление извне. Да и он сам себя загнал этим стремлением к успеху. Он разрабатывал собственную теорию, что-то связанное с темной энергией, с невидимыми силами Вселенной. Я не понимал, какие физические законы стоят за его теорией, и Марк очень досадовал, ведь ему не с кем поделиться своими взглядами на такую красоту. Он не хотел показывать теорию никому из своих наставников до тех пор, пока полностью не завершит ее, но на это могли уйти годы, даже десятки лет. Мать Марка тихо улыбается, вспоминая своего упрямого и гордого сына. Но я понятия не имел, продолжаю я, как тяжело давило его бремя… Да, он иногда бывал подавленным. Бывало, валялся в постели до позднего вечера. Она сглатывает подступивший к горлу ком, вспоминает то же самое. В последнюю неделю жизни Марк утверждал, что нашел решение. Вид у него был дикий, возбужденный, и я полагал — он имеет в виду теорию темной энергии. Но теперь, говорю я, понятно — он имел в виду нечто совсем другое. Я прошу меня простить, не знаю, важно ли для вас мною рассказанное.