Она замолчала. Черные ее, не потерявшие блеска глаза сверлили Бено, смотрели требовательно.

– Что, биби?

– Мне нужна машина, – резковато выдохнула она. – Любая. Нет, не дорогая… Обычная машина, которую не остановят на трассе, чтобы содрать денег. Еще одежда. Городская одежда, не наша. И… и деньги, Бено. Ты знаешь, сколько стоит пластическая операция?

Бено молчал. Потом обреченно поднялся, ступая тяжело – слишком тяжело для его молодого тела – подошел к шкафу в углу комнаты, звякнул ключами и извлек на свет небольшую картонную коробку из-под каких-то импортных запчастей. Бено положил ее на стол, между вином и печеньем. Сняв с пояса короткий, страшной остроты нож, Бено рассек скотч, переплетавший коробку. Картонные края разошлись, показывая тугие пачки американских денег, перетянутые резинкой.

– Вот, – он чуть подвинул коробку Мирикле, демонстрируя свое непоколебимое решение. – Вот. И не отказывайся, биби! Пятьдесят тысяч… Ты нам больше давала, на наш Центр. Это то, что осталось. Бери! А машину я тебе сегодня найду.

Мирикла посмотрела на него протяжным, как крик раненой птицы, взглядом. И только молча кивнула.

Ей бы в голову не пришло отказываться.

…И вот сейчас она сидела в «опеле», за оконечностью Чемского бора, шелестящего листвой на берегу Обского моря, курила длинную крепкую сигариллу и размышляла – что делать дальше? Конечной целью задуманного путешествия, конечно, являлась Греция, но добраться туда через салоны воздушных лайнеров, посты таможен и стойки паспортного контроля было делом немыслимым: никто бы сейчас, после давней смерти Антанадиса, не выдал ей, фактически безродной и нигде не проживающей, ни российского загранпаспорта, ни греческой визы. Оставалось одно – путешествие на автомобиле в Крым, по окольным дорогам, минуя оживленные магистрали, а там – бегство через Черное море и Босфор.

Мирикла затушила окурок в пепельнице машины, и в этот момент, когда ее длинные сильные пальцы давили коричневый трупик сигариллы, до ее ушей донесся выкрик – а точнее, вскрик. Очень тихий, заглушенный стеной деревьев – почти внутренний. Но, тем не менее, услышанный сердцем цыганки.

Мирикла встала, огляделась и, уловив направление, – крик шел из сосен на берегу – пошла, бесшумно ступая загорелыми ногами по ковру хвои, по дну оврага, выходящего к берегу. Через три минуты она вышла на песчаную поляну. Сосны тут спускались вниз цепочками к песку, вонзая в него свои мощные корни. А на одной из сосен, на высоте почти двух этажей, сидела на ветке девочка. Руками, поднятыми вверх, она вцепилась в другую ветку, а голыми худыми ступнями – в темную сосновую кору.