А дождь колошматил по крыше. Задыхивал влагой в открытое, в решетках, окно.

И в этот момент незапертая ее дверь распахнулась.

Сначала Люда увидела ноги. В каплях дождя и прилипших хвоинках. Ноги прошлепали к ней, пошевелили пальцами, скребя пол и сверкая вишневым лаком на ногтях, а потом сказали с привычной, ласковой издевкой:

– Мать! Че лежишь-то?! Блин, плясать надо!

Людмила поднялась на четвереньки, как собачка. Подруга стояла мокрая до нитки. Ее зеленое «дорожное» платье прилипло к телу, показывая роскошную фигуру, все еще сводившую с ума сантехников. В мокрой тонкой руке плясала бумажка. С удивлением всматриваясь в испачканное кровью лицо Люды, Ирка проговорила:

– Ты не поверишь, я Виссариону отдалась. Зверь мужик! Но добрый. А ты чего ящик почтовый не смотришь, а? И че лежишь?! Плясать надо! Телеграмма тебе!!!

И эта бумага, пропитавшаяся уже дождевой влагой, выпала из ее руки, прямо под нос Людмиле. На розовом бланке международной телеграммы Людочка, глотая вдруг снова подкатившие комком слезы, прочла:

«Дорогая Людмила! Я очень переживаю за вас. Я хочу вам приехать Москву и пригласить поездку Лондон. Я вас обеспечу всем необходимым ни о чем не заботьтесь. Хочу чтобы вы мне не отказали. Я хочу чтобы вы были всегда рядом. Я вас люблю. Не надо за меня смеяться. Я очень серьезен! Билеты вам заказаны до Москвы, доставят нарочным. Если вы мне отказываете, вы разбиваете мое сердце. Умоляю вас, стоя на коленях!

Искренне влюбленный вас, Джулиус Джеффри Кроу».

– Ты не поверишь, – Ирка присела перед ней на корточки, отчего ее голые ступни напряглись, показав всю волшебную грацию длинных, сильных пальцев и отличную мускулатуру мокрых от дождя ног. – Виссарион – просто блеск! Он даже пить завязал… Так вот, этот твой Кроу приезжает сюда завтра! Наверно, за тобой. Эй, мать! Ты какого хера ревешь-то? Дождалась Принца! И скажи мне на милость, кто тебе нос разбил?

* * *

Термометр не знал, что его засекли тогда, когда в семь утра он покинул общежитие, выкинув в урну у входа недавно купленный в канцтоварах фломастер – для надписей на дисках, то есть очень стойкий. Он вышел и, насвистывая, отправился домой, досыпать. Но дома он первым делом схватился за телефонную трубку:

– Алло! Лахмус! А, скотина, опять нажрался… Давай, похмеляйся и деньги ищи. Че? Да ниче! Я ее трахнул! ТУДА! Понял?

Коллега по общему хобби ворчал неразборчиво. Термометр назвал время и место встречи и завалился в кровать. Эх, поспать бы еще после таких суток! Ему везло.

В половине двенадцатого он вышел из дома, укрытого тенями сосен, – обыкновенной малосемейки, в которой снимал свою однокомнатную. В кармане приятно теплилась тысячная бумажка. Вот так галантный век награждает своих кавалеров!