— Просто смотрел, можно ли пройти на Северный гребень, — отвечает Дикон. — Нельзя.

— Снег? — спрашиваю я.

— Ветер, — отвечает Дикон. — Должно быть, больше ста двадцати миль в час. Я пытался подняться по плитам, наклонившись вперед так сильно, что носом едва не касался гранита.

— Один? — В голосе Жан-Клода слышен упрек. — Нам ты бы не советовал этого делать.

— Знаю. — Дикон нащупывает нашу печку «Унна» в тамбуре палатки и пытается окоченевшими руками зажечь спичку и поднести ее к печке; ветер каждый раз ее задувает. — К черту, — бормочет он и вносит печку внутрь — очередное грубое нарушение правил пожарной безопасности. Я зажигаю твердое топливо, и Дикон ставит печку с котелком снега в защищенный от ветра угол тамбура.

— Не думаю, что сегодня мы доберемся до пятого лагеря, — говорит он, расстегивая верхнюю одежду, словно в палатке не отрицательная температура, а тропический климат. — Я заглянул в палатку и всех их разбудил. Реджи уже встала, возится с печкой, которая никак не хочет кипятить воду. Очевидно, сегодняшнее утро наградило их бессонницей, головной болью, одышкой, замерзшими ногами, першением в горле и мрачными мыслями.

Белые зубы Дикона сверкают сквозь сосульки, которые все еще свисают с его отрастающей бороды.

— Думаю, эта прекрасная стерва, гора, уже объявила нам войну, друзья мои. Бог, боги, судьба или случай дают нам возможность принять этот вызов. — Внезапно он снимает внутреннюю варежку и шелковую перчатку и протягивает мне посиневшую правую руку. — Джейк, я приношу свои глубокие, искренние и безоговорочные извинения за свой глупый поступок, за то, что вчера забрал и выбросил твою книгу. Мое поведение непростительно. Я куплю тебе другой экземпляр — и даже добуду для тебя автограф Бриджеса, — как только мы вернемся из этого путешествия.

По мне, это достойное предложение — Роберт Бриджес с 1913 года является поэтом-лауреатом.

Я не знаю, что сказать, и просто пожимаю протянутую руку. Такое впечатление, что держишь в руке брусок мороженой говядины.

Входит Реджи и зашнуровывает за собой клапан палатки. На ней полный комплект одежды на пуху. Единственное, что помешало бы ей начать восхождение прямо в том, в чем она была, это меховые ботинки «Лапландер», которые мы предпочитали носить в лагере, пока сушатся наши обычные альпинистские ботинки. У этой обуви относительно мягкая подошва, которая не подходит к почти отвесным склонам из скал, снега и льда.

— Тенцинг Ботиа болен, — говорит она без всяких предисловий и даже не здороваясь. — Его рвало последние шесть или семь часов. Нужно спустить его… как минимум в третий лагерь, но лучше еще ниже.