Она туго зашнуровывает клапаны палаток, и мы со стонами и вздохами поднимаемся на ноги. Головокружение едва не сбрасывает меня с 2000-футовой высоты на Северное седло, и я отчаянно размахиваю руками, словно это рудиментарные крылья не умеющей летать птицы. Если я упаду назад, то между мной и обрывом нет ничего, что может меня остановить. Я раскачиваюсь, как пьяный, в тщетной попытке сохранить равновесие, а затем чувствую сильную ладонь Реджи на своем плече, которая удерживает меня на месте.
Когда мне удается наконец восстановить равновесие и немного отдышаться, Реджи как ни в чем не бывало хлопает меня по плечу.
— Мы можем оставить первый кислородный… баллон… когда он опустеет, — говорит она и натягивает маску. — Может… в конце подъема стоит… поберечь кислород. Больше останется… на завтра.
— Конечно, — выдыхаю я поверх своей маски. — Как… скажете… мэм.
Мы поворачиваемся лицом к невероятно крутому нагромождению убийственно скользких плит из черного гранита и снега и готовимся сделать первые тринадцать шагов. Почти в 6000 футах над нами в холодном и постепенно тускнеющем послеполуденном свете начинает сиять Западная стена заснеженной вершины Эвереста. Облачный султан снова тянется от нее на много миль к юго-востоку. Я пытаюсь представить, каким будет ветер там, на высоте 27 000 футов, всего в нескольких сотнях футов ниже Желтого пояса, последнего ориентира и разделительной линии между Северо-Восточным гребнем и прямой — если вообще существующей — дорогой к вершине. Но затем мне приходится приструнить свое воображение — чтобы не сесть на камень и не заплакать, как ребенок.
Мы делаем первые тринадцать шагов.
— Джейк, — тихо окликает меня Реджи, — если вы не спите, то вам стоит на это посмотреть.
Конечно, не сплю. Наш «шестой лагерь» больше похож на невеселую шутку — маленькая 10-фунтовая палатка Мида с двумя стойками ненадежно примостилась на наклонной каменной плите, такой крутой, что нам приходится упереться ногами в камень, удерживающий нижний край палатки, и спать под наклоном, отчего создается впечатление, что спишь стоя. По крайней мере, я догадался расстелить на плоской поверхности камня еще одно одеяло, когда мы закрепляли палатку на склоне горы, так что за ночь ледяная скала не смогла полностью передать нам невероятный холод этого неземного мира на высоте 27 000 футов.
Я вздремнул несколько минут, пока было темно. Кроме того, я смутно помню, что мы с Реджи, зарывшись в коконы спальников, все равно льнули друг к другу, как два замерзших пассажира на переполненном втором этаже нелепо покосившегося британского двухэтажного автобуса в один из дней холодной лондонской зимы. Хорошо еще ветер ночью был не очень сильным. Ожидание, что нас в любой момент сдует с этой жалкой пародии на площадку, не дало бы мне сомкнуть глаз ни на секунду.