«Очень обнадеживает», — подумал я.

Второй лагерь горел. Они подожгли все, что только смогли найти, кроме склада кислородных аппаратов, который мы устроили за покрытыми снегом валунами в лабиринте ледяных пирамид, трещин и гребней морен со стороны ледника, по пути вниз.

— Огонь виден из третьего лагеря, — сказала Реджи. — Они перестали притворяться йети.

— Они йети, только со спичками и зажигалками.

— Как вы думаете, станут ли четырнадцать человек, которых мы оставили в третьем лагере, подниматься на Северное седло в попытке спастись? — спросил доктор Пасанг.

— Не думаю, — ответил Дикон. — Тогда они сами себя загнали бы в ловушку.

— Они могут рассеяться, — сказала Реджи. — Вскарабкаться на гребни морен, а затем спуститься. Попытаться дойти до базового лагеря и вернуться на равнину — мелкими группами или по одному.

— Это было бы разумно, — согласился Жан-Клод.

— Вы верите, что они так и поступят, мистер Дикон? — спросил Пасанг.

— Нет.

Я смотрел на кислородные маски и баллоны. Почти все манометры показывали максимальное давление.

— Что мы со всем этим будем делать?

— Возьмем с собой, — сказал Дикон.

— Зачем, черт возьми, оно нам? — удивился я. — Разве мы не собираемся просто забрать выживших шерпов из третьего лагеря и бежать к монастырю Ронгбук, в Чобук или в Шекар-дзонг?

Из трех упомянутых мною мест только последнее, Шекар-дзонг, было достаточно крупным и удаленным, чтобы служить временным убежищем, хотя оно находилось на расстоянии почти 60 миль к северу от базового лагеря, если идти по тропе, — чуть меньше 40 миль по прямой, как летают вороны.

В тот момент я сам не отказался бы стать вороном. Но тут же вспомнил о растерзанной прямой кишке Мэллори и вытащенных наружу внутренностях и почувствовал тошноту. Во вскрытой брюшной полости знаменитого альпиниста виднелось что-то похожее на семечки, и я подумал — не в первый раз, — что могу сказать, что ел Мэллори в свой последний день.