— Мы затронули множество тем. Его детство, семью, образование, работу — словом, говорили обо всем.

— Об изнасиловании его дочери тоже?

— Да, и в подробностях. Это давалось ему с трудом, хотя и мне на его месте было бы не легче.

— Говорил ли мистер Хейли вам что-нибудь о том, что подтолкнуло его к убийству?

— Да, мы беседовали об этом довольно долго. Я пытался установить для себя степень его информированности о происшедшем и насколько он отдает себе отчет в сути событий.

— Что он вам сказал?

— Вначале не очень много. Но потом он начал постепенно открываться и объяснил мне, как за три дня до убийства он обошел здание суда и присмотрел хорошее место для засады.

— А о самой стрельбе?

— О собственно убийстве было сказано очень мало. Мистер Хейли говорил, что почти ничего не помнит, хотя я подозреваю обратное.

Джейк вскочил из-за стола:

— Протестую. Свидетель может говорить лишь о том, что ему известно наверное. У него нет права предполагать.

— Протест принят. Продолжайте, мистер Бакли.

— Что вы можете сказать о его поведении, настроении, манере речи?

Положив ногу на ногу, Родхивер качнулся в кресле, в задумчивости свел брови.

— Сначала он мне не доверял, ему было трудно смотреть мне в глаза. Ответы на все вопросы были весьма краткими. Очень негодовал из-за того, что и в нашей клинике его охраняли и иногда вынуждены были надевать наручники. Расспрашивал меня о стенах, обитых пробкой. Однако в конце концов он расслабился и заговорил абсолютно свободно. На несколько вопросов он отказался отвечать категорически, но во всем остальном я назвал бы его довольно коммуникабельным.

— Где и когда вы обследовали его вторично?

— Там же, на следующий день.

— Каким было его настроение?

— Примерно таким же, как и накануне. Поначалу напряженность, сменяющаяся постепенно большей свободой. Говорил он о том же самом, что и за день до этого.

— Как долго шло второе обследование?