— Это тебя научит, что держать рот открытым не так уж хорошо.

В семь мама его разбудила. Рот кровоточил и сверху, и снизу. Челюсти болели еще две недели, и ему снились кошмары, как будто его накололи на вилку.

Отец больше никогда об этом не говорил.

А мама? Она слишком накачалась таблетками, чтобы вообще об этом помнить.

Марш-бросок не позволил ему замерзнуть, но сейчас прошло уже много времени. Его била дрожь. Ноги все еще были ледяные. Руки дрожали. Зубы стучали.

Он начал терять концентрацию, не мог собраться с мыслями.

Он ждал. Но уже едва ли знал, чего именно.

Кажется, звук машины. Дальний свет виден издалека. Нет. Ничего подобного, ему просто показалось.

Он здесь погибнет, если ничего не предпримет. Нужно слезть и попытаться оборвать немного лапника, чтобы укрыться.

Он подполз к лестнице. Спустился вниз.

Когда он снова наступил на заснеженную землю, то понял, что ноги все еще не окончательно потеряли чувствительность. Все тело заледенело.

Он побежал к ближайшему дереву и ухватился за нижнюю ветку.

Она нависла над ним, как темное крыло. Он все еще дрожал, но тянул ее изо всех сил. Он повис на ней, крутил ее, тянул как только мог.

Наконец она сдалась, эта лапища.

Он положил ее на землю и встал на нее. Потом взялся таким же образом за следующую.

Через несколько минут у него было восемь веток. Он втащил их по две на вышку. Там едва хватило места. Он стоял на иголках, но ему наплевать.

Он лежал под кучей еловых веток. Свернулся калачиком, снова растянул рукава джемпера и натянул их на пальцы ног.

Он теперь в укрытии. Но ни о каком тепле говорить не приходилось.

Холод не отступал.