Через пятнадцать минут мы уже лежали рядом и каждый думал о своем.

— Ты просто чудо, — сказала Надя и крепко меня поцеловала. Можешь не переживать. Я приняла меры предосторожности.

Раздался звонок в дверь. Пришла ее мать Зоя с малым Андреем.

Мне надо идти домой. Надежда позвонила Лене, сказала, мы с шести часов вечера сидим, пьем чай, обсуждаем рабочие проблемы, а потом передала трубку маме. Мама тоже извинилась, что они меня задержали, но Лена должна их понять. Они никак не могут отойти от горя в связи с гибелью Андрея. Она очень просила Лену, хоть два раза в неделю отпускать меня к ним на пару часов. Да и малыш должен видеть мужчину в доме. Лена пообещала, она поговорит со мной.

Я всем сказал, что уже выезжаю. Зоя, подвела итог, объявив:

— Два дня в неделю наши. Выбирай, какие хочешь. Звони. Мы для тебя всегда есть. Но не меньше двух часов. Больше — можно. Можешь приезжать хоть с утра.

Я попрощался и ушел. Но прийти в себя я смог только дома. Лене я рассказал про собрание, про реакцию всех и каждого. На мое счастье, месячные у Лены еще не закончились. Можно засыпать спокойно. Но секс с Надеждой меня потряс. Даже во сне я задавал себе вопрос: «Хочу я его повторить или потерпеть»? Сегодня ответ на этот вопрос я не нашел. Но в душе надеялся все это повторить. И не один раз.

Глава 44 Размышления

Глава 44

Размышления

Утром проснулся, а Егор уже не спал. Он сидел в своей кроватке, старательно обсасывая свой палец. Я взял его на руки. Мы вместе пошли на кухню, где Лена готовила завтрак.

Мы вчера вечером поговорили про прошедшее совещание, а сегодня я все еще внутри себя пережевывал ситуацию за весь вчерашний день, а особенно вечер. Все, что вечером произошло, вызывало у меня в душе двоякое чувство. Дело в том, что для обычного человека есть мерки поведения в жизни. Этика, мораль, культура поведения в обществе, условности типа, где должна лежать вилка с тремя зубцами, как открывать бутылку вина и как наливать в бокал. Совсем другие понятия для тех, кто побыл в гуще боевых действий. Не в штабах, складах, а там, где идет стрельба, где кричат раненые, рвутся снаряды. Когда ты понимаешь, если в ход пошли гранаты, значит враг на расстоянии 25–50 метров. Когда возле тебя лежат оторванные руки, ноги, головы тех людей, которые еще сегодня утром рядом с тобой курили, смеялись, вспоминали родных. О каких этикетах в этот момент можно думать? Если начнешь думать о высоких, нравственных понятиях, когда видишь маленького мальчика или убеленного сединами сгорбленного старика, значит, получаешь пулю в спину. Поэтому впереди тебя и сбоку ничего живого не должно быть, если хочешь, что бы ты и твои друзья вечером встретились. Вспоминаешь, как проклинаешь высокое и поменьше начальство, которое послало тебя без достаточной экипировки, подготовки операции. Когда вместо помощи огнем артиллерии, вместо снарядов или «вертушек», шлют тебе указания: «Держаться, во что бы это ни стало». Вот тогда психика человека меняется. Начинаешь по-другому воспринимать пищу, воду, курево, отношения между собой, отношение к женщинам. Врачи говорят, мы люди со сломанной психикой. Это все потому, что мы по-другому смотрим на жизнь. За пять лет эти чувства и эмоции не проходят. Ночами продолжаются стрельбы. Слышу грохот орудий.