Но и это помещение несло печать запустения. От влажного, пропитанного солью воздуха книжные переплеты покоробились, сыпь черной плесени испещрила пуховые одеяла. Матрасы частично сдулись и, выпустив воздух, безвольно провисли на поддонах.

– Дом, милый дом, – тихо проговорила Рэйчел.

Ланди, все подмечая, внимательно огляделся.

– Ни до чего не дотрагивались?

Рэйчел, погрузив руки глубоко в карманы, покачала головой.

– Нет. А теперь посмотрите в окно.

Когда мы с Ланди шли к окну, в железную стену с отрывистым звуком колотил дождь, и мне казалось, что башня раскачивается. Стекла здесь были чище, чем в других окнах, хотя уже успели накопить налет соли. Но не настолько толстый, чтобы закрыть от нас вид на дом Уиллерса по другую сторону бухты.

– Вот отсюда Эмма и снимала, – Сказала Рэйчел.

Не отвечая, Ланди подошел к полуспущенным, жалко съежившимся на поддонах матрасам, исследовал одеяло, понюхал оставленную в блюдце на самодельной книжной полке самокрутку.

– Ваша сестра курила травку?

– Нет. Она вообще ничего не курила. Ненавидела сигареты.

Инспектор распрямился.

– Здесь кому-то нравилось побаловаться косячком.

– Это Марк Чэпл. Эмма говорила, что он покуривал травку. – Рэйчел сердито помотала головой. – Это место… здесь все его! Забраться на старую пиратскую студию! И этот дурацкий девиз – я прямо слышу, как он его произносит.

Она зло ткнула пальцем в компьютерный текст над матрасами. В это время внимание Ланди привлекло что-то иное. Его колени хрустнули, когда он опустился, чтобы что-то рассмотреть на полу.

– Это что? – спросил я.

– Похоже на крышку с объектива. Написано «Олимпус», – ответил инспектор, не прикасаясь к предмету.

– Такая модель была у Эммы. Эх, дала бы я ей! О чем она только думала?

Ланди уже начал подниматься, но заметил что-то еще. Я проследил за его взглядом – на полу остались какие-то засохшие брызги. На ржавом железе их было непросто увидеть, зато легко принять за вино или кофе.

Но по выражению лица инспектора я понял, что это было ни вино, ни кофе.