— Мистер Дьюри? — окликнул его Крайцлер. Наш хозяин обернулся в проеме. — Этот парень, батрак… вы не помните, как его звали?

— Разумеется, помню, доктор, — отозвался Дьюри. — Это имя выжжено в моей памяти. Бичем. Джордж Бичем его звали. А теперь прошу меня простить.

Имя ударило меня сильнее, чем все, что мне до сей поры открылось, и торжество мое обратилось в смятение.

— Джордж Бичем? — прошептал я. — Но, Крайцлер, если Яфет Дьюри…

Крайцлер упредительно воздел палец, призывая хранить молчание:

— Придержите вопросы, Мур, и помните: по возможности нам не следует раскрывать этому человеку истинных целей нашего визита. Мы уже знаем почти все, что нужно. Пора откланиваться.

— Все, что нам нужно, — допустим, вы уже все знаете, а у меня еще тысяча вопросов! И почему нам следует скрывать все от него, он же вправе…

— Что хорошего принесут ему эти знания? — резко прошипел Крайцлер. — Вы же видите — человек все эти годы страдал и мучился. Какой смысл — и для нас, и для него — сообщать, что брат его, быть может, убил не только родителей, но и полдюжины детей?

Я умолк; ибо если Яфет Дьюри жив до сих пор и все это время даже не пытался связаться с братом, несчастный фермер действительно ничем не мог помочь нашему следствию. А рассказать ему о наших подозрениях, пока ничем не подкрепленных, — это будет верхом психической жестокости. Потому я подчинился инструкциям Крайцлера, и когда Дьюри, укротив дерзкое парнокопытное, вернулся в амбар, состряпал для него убедительную историю о поезде в Нью-Йорк и скорой сдаче материала в номер. С моим журналистским опытом подобный фокус — примитивное упражнение на устную импровизацию в сложных обстоятельствах.

— Но вы должны кое-что честно сказать мне перед тем, как уехать, — попросил Дьюри, провожая нас до рыдвана. — Все эти ваши статьи о висячих делах — насколько это правда? Или вы намерены сами поднять дело и развести в прессе досужие перетолки о моем брате, воспользовавшись тем, что я вам рассказал?

— Могу заверить вас, мистер Дьюри, — знание того, что на сей раз я говорю ему чистую правду, придало моему голосу убедительность, — что о вашем брате не появится ни единой статьи. То, что вы рассказали, позволит нам выяснить, где и когда полицейское расследование свернуло с верного пути, не более того. Все будет расцениваться точно так же, как вы нам поведали, — сугубо конфиденциально.

После этих слов фермер крепко пожал мне руку:

— Благодарю вас, сэр.

— Ваш брат много страдал, — сказал Крайцлер, также пожимая руку Дьюри. — И я подозреваю, что его страдания не прекратились после того, как убили ваших родителей — естественно, если он до сих пор жив. Не нам судить его, и наживаться на его муках мы тоже не станем. — Кожа на лице Дьюри снова натянулась — он едва сдерживал переполнявшие его эмоции. — У меня есть еще один-два вопроса, — продолжал Ласло, — если позволите.